Блу знала, что в этом наряде будет выглядеть очаровательно. Слишком очаровательно. Этакий пушистый шарик всем своим видом говорящий «Трахните меня, кому не лень»! Именно с этой проблемой сталкивалась Блу каждый раз. когда пыталась привести себя в порядок. Основная причина, почему она потеряла интерес к приличной одежде.

Поэтому сейчас она натянула голубую футболку. Конечно, фиолетовые штаны выглядеть от этого лучше не стали, но даже у нее не хватало храбрости появиться на людях в оранжевом безобразии, называемом майкой. Но тщеславие тут же подняло свою уродливую голову, и она взялась за косметику Эйприл: мазок розовых румян на щеках, тонкий слой губной помады и достаточно туши, чтобы показать, насколько длинны ее ресницы. Пусть Дин хотя бы: раз в жизни увидит, что и она не так уж плоха. Просто плевать ей на свою внешность.

– С косметикой вам куда лучше, – заметила Райли с пассажирского сиденья «сааба» Эйприл, когда они направились к городу, – а то у вас лицо словно стертое.

– Ты проводишь слишком много времени в обществе этой кошмарной Тринити.

– Вы единственная, кто считает ее кошмарной. Все остальные ее обожают.

– Вовсе нет. Кроме, конечно, ее матери. Другие просто притворяются.

Райли виновато ухмыльнулась.

– Мне нравится, когда вы дурно говорите о Тринити.

Блу рассмеялась.

Поскольку в Гаррисоне не было «Пиццы-хат», они выбрали «У Джози», ресторанчик напротив аптеки. Обслуживание было паршивым, еда и того хуже, и вакансий тут не имелось: Блу первым делом спросила о работе. Но Райли здесь понравилось.

– Я никогда еще не обедала в таких местах. Тут все по-другому.

– Да, здесь определенно свой стиль.

Блу остановила выбор на сандвиче с беконом, салатом и помидорами, в котором салата оказалось гораздо больше, чем бекона или помидоров.

Райли подняла прозрачный ломтик помидора со своего бургера.

– И что это означает?

– Что этот ресторанчик – вещь в себе, и здесь не любят посетителей.

Райли обдумала ее слова.

– В точности как вы.

– Спасибо, и как ты тоже.

Райли сунула в рот кусочек жареной картошки.

– Уж лучше бы я была хорошенькой. Она оставила прежнюю майку, но сменила сиреневые штаны на слишком тесные джинсовые шорты, которые подхватывали живот.

Они устроились в потрескавшейся виниловой кабинке, из которой открывался неплохой вид на дрянное собрание пейзажей Запада, висевших на тошнотворно голубых стенах, а также на пыльные статуэтки балерин в ящичках под стеклом. Пара светлых потолочных вентиляторов, раскрашенных под дерево, разносила по залу запах жареного.

Дверь открылась, и ровное жужжание разговоров стихло, когда в зал, опираясь на трость, вошла величественного вида женщина, очень грузная, с белым от пудры лицом, разодетая в ярко-розовые слаксы и такую же тунику. В глубоком треугольном вырезе поблескивали многочисленные золотые цепочки, а камни в длинных серьгах выглядели настоящими бриллиантами. Возможно, когда-то она была красива, но не позволяла себе стареть с достоинством. Высокая, донельзя залаченная прическа из буклей, волн и локонов казалась париком. Она нарисовала брови светло-коричневым карандашом, но злоупотребила черной тушью и голубыми тенями с блеском. Небольшая родинка, которая когда-то могла показаться соблазнительной, висела в углу ярко-розовых губ. Высокие ортопедические ботинки рыжеватой кожи, обхватывавшие распухшие щиколотки, были единственной уступкой возрасту.

Посетители явно не обрадовались ее появлению, но Блу с нескрываемым интересом рассматривала незнакомку. Женщина обвела ресторан презрительным взглядом и уставилась на Блу и Райли, не скрывая любопытства. Наконец она, прихрамывая, направилась к ним. Розовая туника липла к телу, обрисовав гигантские груди, высоко поднятые превосходным и очень дорогим лифчиком.

– Кто вы? – бесцеремонно спросила она, остановившись у их столика.

– Я Блу Бейли. А это моя приятельница Райли.

– Что вы здесь делаете?

В ее речи слышались слабые отзвуки бруклинского акцента.

– Наслаждаемся обедом. Как насчет вас?

– На случай, если вы не заметили, у меня больное бедро. Не собираетесь пригласить меня сесть?

Ее повелительные манеры позабавили Блу.

– Разумеется.

Судя по панически бегавшим глазам, Райли просто боялась сидеть рядом с этой особой, поэтому Блу подвинулась, чтобы освободить место со своей стороны. Но женщина предпочла спугнуть Райли.

– Ну же! Я жду!

Поставив на стол большую плетенную из соломки сумку, она медленно уселась. Райли прижалась к рюкзаку, стараясь оказаться как можно дальше от нее.

Тут же появилась официантка с серебряным столовым прибором и стаканом охлажденного чаю.

– Вам как всегда? Сейчас принесут.

Но женщина, проигнорировав ее, обратилась к Блу:

– Спросив, что вы здесь делаете, я имела в виду этот город.

– Мы здесь в гостях.

– Откуда вы?

– Ну... я, можно сказать, гражданин мира. Райли из Нашвилла. Но мы уже представились, так что у вас есть перед нами некоторое преимущество.

– Здесь меня знает каждый! – воинственно воскликнула женщина.

– Кроме нас.

Правда, у Блу было сильное подозрение насчет..

– Я Нита Гаррисон. И весь город принадлежит мне.

– Поразительно! Я как раз хотела расспросить кого-нибудь о городе.

В этот момент у столика возникла официантка с тарелкой, на которой лежали горка творога и разрезанная на четвертушки консервированная груша, покоившаяся на измельченных листьях салата.

– Ваш заказ, миссис Гаррисон. – Медовый голос противоречил хмуро-неприязненному взгляду. – Чего еще желаете?

– Тело двадцатилетней девушки, – отрезала старуха.

– Да, мэм,– кивнула официантка, спеша отойти.

Миссис Гаррисон осмотрела вилку и ткнула ею в грушу с таким видом, словно ожидала найти спрятавшегося там червяка.

– Скажите, а как можно получить в собственность целый город? – выпалила Блу.

– Я унаследовала его от мужа. У вас очень странный вид.

– Считаю это комплиментом.

– Вы танцуете?

– Когда выпадает возможность.

Я была превосходной танцовщицей. В пятидесятых преподавала в студии Артура Мюррея, на Манхэттене. И однажды встретила самого мистера Мюррея. У него было свое телевизионное шоу, но вы, конечно, слишком молоды, чтобы его помнить, – надменно бросила она, очевидно, относя такое невежество скорее на счет глупости, чем возраста.