— Само собой… Лично мне вы по барабану, я вас знать не знаю и знать не хочу, — сказал Артур. — Это она назвала ваши адреса и велела проучить вас за то, что вы не заплатили ей за снятие родового проклятия. Ну, я науськал своих пацанов, а они уж сами придумали, как вас наказать.

— Хочешь, дам тебе один очень полезный совет? Никогда не разговаривай с гадалками, — сказала Дина. — Можешь мне не верить, это твое дело, но знай, что Аксинья Афанасьевна раньше была Альбиной Генриховной, а еще раньше — госпожой Лилей. Она обманула десятки человек и тебя сделала директором академии только для того, чтобы до поры до времени прикрываться твоим именем, а в подходящий момент подставить тебя милиции и скрыться с ворованными вещами и деньгами.

— Только Аксинью Афанасьевну не трогайте, — мрачно сказал Артур. — Она меня от тюрьмы спасла. Я в ее машину залез, хотел сумку стащить. Охранники меня сцапали, а она не стала на меня в милицию заявлять. Между прочим, я с ней так и познакомился.

— Она не заявила в милицию, потому что решила использовать тебя по полной программе. Вошла в доверие, оформила на тебя академию… А потом кинет тебя, как Динку и Маруську, короче, как последнего лоха, — сказал Пузырь.

Артур встал и указал ребятам на дверь.

— Проваливайте, — сказал он. — Вы получили все, что хотели. Теперь отвалите от меня.

Друзья вышли из кабинета со смешанным чувством ликования и досады. Их радовало то, что украденные вещи нашлись, но в то же время им было жалко Артура, потому что никто из приятелей не сомневался, что рано или поздно гадалка обманет молодого директора академии.

— Он же неглупый парень, должен понять, что она его кинет! — говорил Пузырь, шагая впереди всех по длинному холлу Дома культуры.

— Даже если он дегенерат в квадрате, все равно должен это понять, — соглашалась с ним Дина.

— Нет, если дегенерат, то не поймет, — возражал Вадик.

— По… по… по… по… — кивал головой Павлик Дынин.

И только Маруся ничего не говорила. Она молча шла по потертому мраморному полу, наблюдая за тремя крепкими мужчинами, которые возле центрального входа разговаривали с полной светловолосой женщиной с массивными золотыми серьгами в ушах и с цветастым, как у цыганки, платком на плечах. Один из них проверял ее паспорт, другой задавал вопросы, третий, под пристальными взглядами понятых, проверял содержимое ее сумочки. Это был арест госпожи Лили. Гадалка что-то торопливо говорила милиционерам в штатском; она не оправдывалась, а, наоборот, пронзительным взглядом буравила то одного, то другого, как будто старалась их загипнотизировать. Но с каждой секундой, все отчетливее понимая, что ее чары не действуют на этих строгих мужчин, колдунья теряла уверенность, ее взгляд тускнел, а слова сыпались все быстрее и невнятнее. При этом она хваталась руками за голову, то и дело выдыхая долгое «оййй… оййй…».

Приятели остановились в нескольких шагах от выхода и стали молча наблюдать за этой сценой. У них был уговор — не осведомлять родственников и милицию о своих поисках, потому что в таких случаях и те и другие твердят одно и то же: «Не мешайте. Не путайтесь под ногами. Не суйте нос не в свое дело».

— Интересно, как менты узнали про этот клуб? — нахмурился Пузырь.

— Я вчера показала бабушке листок с рекламой «академии», и она позвонила в милицию, — виновато призналась Маруся. — А мне велели молчать для пользы делами запретили вмешиваться во взрослые проблемы.