Надежда смотрела на Крымова, пытаясь осмыслить его слова.

– Значит, портрет писался по памяти?

Кирилл Семенович продолжил:

– В свое время меня очень заинтересовала эта нестыковка, и я перелопатил множество документов, прежде чем нашел свидетельство очевидца. В своем письме другу этот господин написал, что купец Зотов заказал Сомову прижизненный портрет дочери. Я подчеркиваю – прижизненный! – Выкрикнув последнюю фразу, Крымов опасливо оглянулся на служительницу зала и демонстративно прикрыл свой рот ладонью.

– Прижизненный портрет после ее смерти? – озадаченно поинтересовалась Надежда.

– Я сделал вывод, что Сомов начал писать портрет еще при жизни Грушеньки, но дописал его позже, то есть в шестьдесят четвертом году.

– Это все объясняет.

– Но и это еще не все! В другом источнике, тоже в письме, друг Сомова, некто Ледящев, описывает безутешное отцовское горе и психические немощи Зотова. Он пишет, что Зотов заказал модистке копию того самого платья, в котором погибла его дочь, и потребовал, чтобы Сомов написал ее в этом платье. Кроме того, по его требованию Грушенька должна была держать в руках ларчик с приданым.

– На нашем портрете она и вправду держит в руках ларец.

– Но, что самое странное, Зотов велел написать за спиной дочери не зеленые деревья, как планировалось вначале, а зимний замерзший парк. Так он хотел выразить свое горе. Лето – это жизнь. Зимой – все мертво.

– Как символично.

– Но к моменту окончания картины Зотов совсем потерял разум. По официальной версии, Василий Сомов отдал безумному старику копию портрета, а оригинал оставил себе. Что происходило дальше, вы знаете: Сомов умер, в его мастерской случился пожар, картина сильно обгорела. В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году ее купил Третьяков.

– Вы что-нибудь слышали про захоронение приданого Грушеньки? – спросила Надежда.

– Слышал и даже читал в документах того времени. По мне, так это полная чушь.

– Говорят, что до сих пор неизвестно, где она похоронена.

– Это правда. Но я бы списал это на сумасшествие Зотова. По свидетельствам очевидцев, он с первых дней после гибели дочери вел себя очень неадекватно. Еще один факт: получив портрет дочери, Зотов исцарапал его, накорябав на ларце какие-то буквы. Сомову пришлось записывать это безобразие.

– Отчего умер Сомов? – спросила Надежда.

– По заключению врачей – от чахотки. Но я думаю, что от несчастной любви.

– Мне не по себе от этой истории, – призналась Надежда.

– История красивой и сильной любви притягивает к себе и отпускает не скоро. Так же, как таинственные истории известных картин.

– Это правда.

– Вам очень не повезло, Надежда Алексеевна. Мне жаль, что картину украли. И, знаете, о чем я вас попрошу? Если вдруг картина найдется, обязательно мне позвоните.

Надежда пообещала Крымову позвонить. Они расстались, и она поспешила в ателье, надеясь захватить хотя бы окончание важной примерки.

Подойдя к ателье, она увидела, что у крыльца снова припаркован бежевый «Гелендваген» Валтузовой.

И все-таки Надежда опоздала на примерку. Заказчица, жена известного драматурга, явилась раньше назначенного времени, и Валентин Михайлович справился сам.

С клиенткой Надежда встретилась в фойе, когда она уже собралась покидать ателье. Они любезно расцеловались.

– Как жаль, что вы уходите, и у нас не получится поболтать за чашечкой чая, – посетовала Надежда.

– Отчего же не поболтать? – сказала клиентка. – Я никуда не спешу.

– Тогда, может быть, вернемся в гостиную?

Они отдали свои пальто охраннику и прошли в гостиную. Надежда велела Виктории накрыть чайный стол. Попутно спросила у нее:

– Валтузову примеряли?

– Ее примерка назначена на следующий понедельник, – сказала Виктория.

Устроившись в креслах, дамы заговорили о прошедшей примерке и о погоде, после чего перешли на обсуждение нового приобретения Ираиды Самсоновны – консольного столика.

– Кажется, Людовик Шестнадцатый? – спросила клиентка. – Обожаю мебель этого стиля.

Она встала с кресла и подошла к консольному столику. Провела рукой по мраморной столешнице, потом присела и осмотрела резные ножки. Вернувшись к чаю, немного помолчала, потом проронила:

– Мне кажется, Ираиду Самсоновну обманули…

– В чем? – поинтересовалась Надежда.

– Это не Людовик Шестнадцатый.

– Семнадцатый? – пошутила Надежда.

– И не семнадцатый. Это подделка. – Заказчица опустила глаза. – Мне очень жаль. Представляю, какую сумму с нее содрали.

– То есть вы считаете, что это современная подделка под стиль Людовика Шестнадцатого?

– Я в этом убеждена, потому что слишком хорошо его знаю. – Заказчица встала и снова подошла к консольному столику: – Идите сюда! Идите!

Надежда подошла, и она предложила:

– Проведите пальцем по древесине.

– Ну, вот… – Надежда провела пальцем по поверхности ножки.

– Чувствуете шероховатости?

– Нет.

– А они непременно должны быть. Шероховатости и различные метки доказывают, что кресло делали вручную. На подлинном Людовике Шестнадцатом должны быть следы рубанка.

– Ножку могли изготовить на станке.

– Машинное производство мебели началось в тысяча восемьсот шестидесятом году. Уверена, при продаже Ираиде Самсоновне датировали столик многим раньше. А теперь, пожалуйста, сравните ножки стола между собой.

– Ножки как ножки… – Надежда критически их оглядела. – Все одинаковые.

– В этом вся фишка. Они должны отличаться по размерам и форме. Детали ручной работы не могут быть идеально симметричными.

– Кажется, вы правы…

– И обратите внимание, что древесина – золоченая. В эпоху Людовика Шестнадцатого мебель чаще всего делали из красного дерева и покрывали прозрачным лаком. Уверена, если соскрести золочение, вы увидите светлую древесину.

– Какая досада, – проговорила Надежда, возвращаясь к своему чаю.

– Теперь такое случается часто, – вздохнула заказчица.

– Эту консоль матери продал ее старинный друг.

– К сожалению, из-за денег люди теряют совесть.

После чаепития Надежда проводила клиентку до выхода и, символически расцеловавшись на прощание, вернулась в гостиную.

– Где моя мать? – спросила она у Виктории.

– Кажется, у себя.

Надежда поднялась на второй этаж и зашла в кабинет матери: