ней Валери. На ярком солнце стали заметны тонкие морщинки у глаз, разрез которых говорил о возможной пластике. Но все равно она по-прежнему выглядела слишком юной. — Вы можете считать себя полноправным членом нашей большой семьи, — она сделала плавный, широкий жест, обведя руками комнату, где за соседними столиками завтракали постояльцы.

— У Веры были вопросы, — намекнула Зоя.

— Я понимаю. — Валери опустила ладони на край стола. — Я вас понимаю… При взгляде на нашего Эмиля возникает не один вопрос.

— Например, как люди, держащие оздоровительный санаторий, до сих пор не вылечили собственного сына, — рубанул Димитрий, но его лицо осталось таким же благостным, как у Крестителя с картин Ренессанса.

Валери повернулась к нему и понимающе кивнула, будто реплика касалась совершенно чужого ей человека — постояльца, клиента, гостя, но не сына. У Веры закрались подозрения, — и добрая часть вопросов сразу отпала, — что у родителей самих не все в порядке с душевным здоровьем.

— Он особенный. — Валери продолжала кивать, взгляд ее сделался задумчивым. Вере захотелось опустить подбородок на ладонь, как в меме из старого фильма про Чарли и шоколадную фабрику — очень любопытно послушать вас, мадам.

— Он особенный, поскольку является инкарнацией своего прадеда с очень необычной судьбой.

Скулы Веры свело от смеха. Она схватилась за стакан с соком и принялась жадно пить, чтобы не рассмеяться, но подавилась, закашлялась, и сок полился прямо из носа. Валери поддержала ее за плечи и дважды очень легко, но, видимо, попадая по нужным точкам, хлопнула по спине так, что кашель у Веры мигом прошел.

Она сидела, удивленно уставившись на Валери, пряча рот за салфеткой.

— Я понимаю, — опять качнула головой Валери, как китайская кукла с заевшим механизмом. — Такое непросто принять тем, кто не верит в перерождение душ. Но, увы, реальность существует помимо того, верим мы в нее или нет. Мудрый принимает естественное течение процессов во Вселенной.

Теперь пришел черед кивать Вере. С ее дипломом психолога было очень не просто слушать подобную чушь. Неужели еще остались люди, которые до сих пор играют в эти эзотерические игры? Вера осекла саму себя. Сколько людей — столько и способов защиты психики от базового страха смерти. Она обвела глазами террасу, на которой стояли десятки столиков — санаторий вмещал около ста постояльцев. Родителям Эмиля удалось поделиться с этими людьми своим способом ухода от реальности.

— Все началось задолго до рождения Эмиля и Зои, — начала Валери. — Мне приснился вещий сон о том, что нам предстоит принять в семью души наших предков, а я стану их матерью…

Она долго рассказывала о том, как родился сначала Эмиль, а год спустя Зоя, что зачинали они их, рассчитывая время, положение звезд, луны, солнца и все такое, как растили их потом с мыслью: они не те, кто есть на самом деле. Как Зоя сошла с дистанции сразу — она была совершенно не похожа характером на свою прабабушку-гонщицу, а следом за ней от рук отбился Эмиль, бросив спорт и уйдя в полицию.

— Эмиль — один из немногих представителей маньчжурского кунг-фу во Франции, — самозабвенно рассказывал Димитрий, — ученик мастера Шекхара наравне с Матье Дерозье, который открыл школу в Буври и Сент-Этьене, наравне с Дживой, которого все знают как самого крутого каскадера Колливуда — не путать с Болливудом! Целый год Эмиль учился у Калая Ачони Ли — это основатель маньчжурского стиля. Живет высоко в горах, ему больше ста лет! Помните сцену из «Убить Билла-2», где героиня Умы Турман обучается у великого мастера? Один в один наш Калай Ачони Ли! А маньчжурское кунг-фу — одно из самых эффективных боевых искусств. Это смесь стилей севера и юга Китая! Север — ноги, юг — кулаки. Есть такое китайское выражение: «мандарин нан куан беи туи» — означает «кулаки на юге и ноги на севере». Вот это и есть маньчжурское кунг-фу! Двенадцать стилей безоружного боя, тридцать пять стилей с оружием…

Невольно Вера вспомнила комнату Эмиля для тренировок, наполненную всеми этими китайскими штуками.

— Если бы Эмиль хотел, он мог бы тоже открыть школу, — подхватила Валери.

— Да, у него 7-й дан! — перебил ее Димитрий.

— Наш мир зашорен отрицательными энергиями, — вздохнула Валери. — Но мы не отчаиваемся, любим своих детей такими, какие они есть. Придет время, и Вселенная вернет их на правильный путь. А сейчас… — она улыбнулась, смахнув с ресниц слезы, — время собирать камни. Пусть. Это их собственный опыт.

— Мама, я все еще за столом. Неприлично говорить о присутствующих в третьем лице, — подала голос Зоя. Но было непонятно, трогают ли ее хоть сколько-нибудь слова матери, или она дала о себе знать только ради Веры, которая и без того была немало шокирована.

— О, минутку, — Валери поднялась, положив салфетку на стол, — я принесу вам альбом с фотографиями Эмиля. Вам многое станет понятней.

Вскоре она явилась с альбомом. Вера, отправив Зое извиняющуюся улыбку, жадно погрузилась в рассматривание жизни своего патрона. Оказывается, Эмиль 1993 года рождения, на два года старше Веры. Листая множество его фотографий, которые свидетельствовали о том, что он все детство провел в тренировках, она обнаружила печальную ретроспективу взросления существа, которому запретили быть собой. Вот он в Индии у Ганга, вот в воротах тибетского монастыря, вот на соревнованиях по боевым искусствам — и везде одно и то же выражение лица: опущенные уголки рта, темные круги под глазами и взгляд обреченного. Вокруг него счастливая, одухотворенная семья, одетая или в белое, или в разные национальные костюмы с узорами. И мальчик с лицом, напоминающим знаменитого котика Грампи Кэт. Даже Зоя — девочка с каштановыми волосами и свежим кукольным личиком — иногда улыбалась.

— Удивительный факт, — смеясь, рассказывала Валери, — один из наших очень далеких предков из России пережил приключение, связанное с людоедством. С тех пор, как мы рассказали об этом Эмилю, он полностью перешел на вегетарианство. Сам! Без нашего вмешательства.

Вера листала альбом дальше. Внезапно появились газетные вырезки, заставившие ее потрясенно ахнуть. На одном из черно-белых фото лохматый мальчишка сидел верхом на надгробной плите и что-то старательно выводил на уже знакомом Вере памятнике на кладбище Пер-Лашез.

— Это он решил написать на дедовской могиле даты своей жизни и смерти. Бунтовал. Связался с журналистами, поведал им о затее, и те пошли с ним на Пер-Лашез, фотографировали. На самом деле могила пуста… Он никак не может отделаться от мысли, что там похоронен он сам. Мы даже прорабатывали этот вопрос с психоаналитиком, но Эмиль не дается врачам, очень агрессивно их воспринимает.

На следующей