Так тихо, только всплески воды, нечёткие, но различимые. И никакого боя: никто не тарабанил по железному щиту деревяшкой.

Хотя с улицы в комнату проникали иные звуки. Непривычные.

Распахнув глаза, я поняла, что это смех.

Счастливый детский хохот. Я слышала его впервые. Он был столь заразительным, что, не удержавшись, улыбнулась и я.

Сев, растёрла спросонья глаза и подавилась собственным дыханием. У противоположной стены стояла здоровая бочка с водой, в которой, вальяжно усевшись, мылся северянин. Правда, габариты мужчины всё же стесняли процесс – колени торчали из воды.

Казалось, эта купель заняла всю комнату. Она едва не касалась матраса.

– А как?.. – я не могла сообразить, как это сюда протащили, не нарушив мой сон.

– Мы умеем быть тихими, – охотно ответил Лассе. – К тому же ты очень крепко спишь.

– А в другое место?..

– На улице дети; умывальня занята. К братьям её катить – потом не заберу. Присвоят. А купель тут на весь храм одна.

– Ага, – я наконец узнала бочку, в которой совершала обряд очищения Верховная.

– А ещё же есть, но поменьше?

– Да, – он кивнул. – Её я тоже никому не отдал.

Поймав мой взгляд, Лассе нахально ухмыльнулся. Чем невероятно смутил. Но моих покрасневших щёк ему было мало. Подняв тряпицу, он принялся небрежно намыливать широченную лишённую растительности грудь, поигрывая мускулами. Неприлично на него уставившись, я сглотнула и, дав себе мысленно затрещину, попыталась отвести взгляд. Но куда бы я ни смотрела – всё равно натыкалась на сидящего в воде обнажённого северянина. Взор сам возвращался и прикипал к этим до неприличия мощным плечам, увитыми венами рукам и даже коленям.

Лассе внимательно наблюдал за мной. Его движения будто нарочно замедлялись…

Не выдержав, я всё же отвернулась к окну и мысленно строго-настрого запретила себе смотреть в его сторону.

Какое-то время мне это даже удавалось.

Прожигая взглядом туманное небо, услышала позади снисходительный смешок. Кое-кто веселился за счёт меня. Жутко смущаясь и злясь, я сжала руки в кулаки. Нахмурилась.

Лассе, видимо, сделал резкое движение, потому как послышался всплеск воды и брызги полетели на одеяло.

Проследив за ними, я промолчала, но, не удержавшись, демонстративно встряхнула капельки с ткани.

– Да, неудобно. «Но для тебя бочонок приготовили в умывальне», – игриво произнёс Лассе. – Ты можешь плескаться, не беспокоясь о сохранности нашей постели.

– Мне не нужно…

– Нужно, – резко перебил он. – Вчера я не стал дёргать тебя. Ты была не в себе, но сегодня тебя ждёт вода и мыло. И это приказ! Не подчинишься – собственноручно искупаю.

Эта фраза подняла в моей душе волну возмущения. Приказывает он! Да что это такое? Я взрослая женщина и сама решу, когда мне лезть в воду, а когда нет. Ещё не хватало, чтобы он мне повелевал уединиться с мылом и ветошью. Если он в таких мелочах собрался меня контролировать то, что дальше будет? Нет! Так дело не пойдёт.

Верховной не подчинилась и тут не сдамся.

Хочет по-плохому – устрою!

Зажмурившись, я поднялась и откинула одеяло. Гордо задрав подбородок, прошла до занавески из шкуры неведомого мне животного и отодвинула её.

– Сонья! – окликнул меня Лассе, будто почувствовав неладное.

Но я предпочла его не услышать.

Шагая вперёд по деревянным половицам, вслушалась в шлепки своих босых ног. Обуви у меня никогда не было. В дальнем конце коридора появился Лахлан. Взглянув на него, ощутила, как приподнимаются уголки моих губ.

– Воду… это… принесли, – начал было он, но запнулся, неприлично уставившись на мои ноги. – Лассе приказал устроить тебе… эту… помывку…

– А-а-а, приказал, значит, – медленно протянула я и уточнила: – А воду кто принёс?

– Наши воины…

– Тогда не жалко, – оборвала я его на полуслове.

Заскочив в комнатку, ухватилась за борт бочонка обеими руками и одним резким движением дёрнула на себя опрокидывая. Я делала так и не раз, но на улице после того, как жрицы искупаются.

Раздался оглушающий грохот и по полу растеклась вода.

– Сонья! – голос светловолосого северянина звучал удивлённо. – Объяснись! Ты что натворила?

– Сонья! – рык Лассе сотряс стены, он выскочил в коридор в одной тряпке на бёдрах.

О, да! Такого он не ожидал. Опешил, рот открыл, а сказать ничего не может. Ну что же, в следующий раз дважды подумает, прежде чем что-либо приказать.

– Сонья! – Лахлан, разведя руками, не мог собраться с мыслями. – Не «лютая» ты, а «бешеная»!

Пожав плечами, я молча обошла возмущённого до предела варда и спустилась на первый ярус. На мне была лишь мужская туника, едва скрывающая до середины бёдра, но это не смущало. Пусть стыдно будет не мне, а хозяину браслета на моей руке. Представив, как он там бесится, разыскивая штаны, довольно улыбнулась.

«И это приказ! Не подчинишься – собственноручно искупаю… бу-бу-бу» – мысленно передразнила я его.

Гордо шагая по коридору, я ловила на себе короткие, но весьма оценивающие взгляды воинов. Правда, сейчас это казалось таким неважным.

Добравшись до двери в свою комнату, распахнула её. Всё здесь было, как и день назад.

Только койка смятая, словно на ней кто-то сидел.

Откинув крышку сундука, обнаружила, что все мои платья на месте. Значит, соврал Хаук. Как дурочку развёл. Запомню, что верить ему на слово не стоит.

Вынув свободное серое платье, разложила его на койке.

– Сонья! – голос Лассе за моей спиной уже не был столь уверенным.

Догнал, значит, и штаны при нём имеются.

Отвернувшись, я стащила с себя его вещь и натянула поверх обнажённого тела свою. Мне стало спокойнее в простеньком невзрачном платье. Подойдя к ставням, распахнула их, впуская в комнату свежий воздух.

На улице бегали девочки послушницы. Эта картина заставила меня замереть. Они играли в догонялки. Чуть поодаль под деревом сидела Эстрела со своей новорождённой малышкой и кормила её грудью.

Подавшись вперёд, подняла голову. Призраки! Светлые души кружили над храмом.

– Что ты завелась, Сонья? – Лассе тяжело вздохнул. – Что ты от меня ждёшь? Хочешь видеть в моих глазах жалость? Чтобы я бегал с тобой на руках и соловьём заливался о глубине моих чувств? Я вардиган! Я просто право не имею на слабость. На сюсюканья и растекания лужицей у твоих ног. Но это не значит, что ты мне безразлична! Что я не испытываю к тебе чувств! Меня заботит и твоё тело, и твоя душа. Я хотел, чтобы ты помылась. Надела красивые новые платья, а не рядилась в эти тряпки. Я не понимаю, почему ты так упорно хватаешься за это убогое существование?! – мужские руки скользнули по моей талии. Сжав меня,