пяти лет… Его поразило вдруг… Через каких-нибудь четверть часа он был готов… Это нас ужасно поразило, хотя подобные вещи случались и раньше.

— Бедный молодой человек!

— И какой он был мастер утешать и поднимать дух больных… Многих, заболевших скорее от страха, ему удалось совсем поставить на ноги…

— Жаль беднягу… Зато какая благородная смерть! Она не менее мужественна, чем смерть в битве!

— Да, с ним в усердии и мужестве может, пожалуй, потягаться только тот священник с ангельским лицом, которого зовут аббатом Габриелем. Он тоже почти без отдыха переходит от одного больного к другому, ухаживая за всеми. Никого-то он не забудет! Его утешения исходят из глубины сердца, а вовсе не являются заученными банальностями, произносимыми из профессионального долга. Я видел, как он оплакивал смерть одной несчастной, которой сам и глаза закрыл после ужасной агонии. Ах! Если бы все священники походили на него!

— Еще бы! Что может быть достойнее хорошего священника!.. Ну, а другая жертва?

— Ах, какая ужасная смерть… Не будем об этом говорить… И без того эта потрясающая картина стоит у меня перед глазами.

— Холера?

— Если бы только она, я не испугался бы так этой смерти.

— Что же это за смерть?

— Ужасная история!.. Дня три тому назад сюда привезли человека, заболевшего холерой… Вы, верно, слыхали о нем? Это укротитель зверей Морок, на представления которого в Порт-Сен-Мартен сбегался весь Париж.

— Как же, помню. Еще он разыгрывал пантомиму с участием прирученной черной пантеры.

— Ну да! Я сам был на том представлении, когда какой-то индус, говорят на пари, убил эту пантеру… Ну вот у этого самого Морока, кроме холеры, оказалась еще ужасная болезнь!

— Какая же?

— Бешенство!

— Он взбесился?

— Да… он признался, что за несколько дней до этого его укусила одна из его сторожевых собак. К несчастью, признание было сделано уже поздно, после страшного приступа, стоившего жизни несчастному, которого мы оплакиваем.

— Как же это произошло?

— Морок занимал комнату вместе с тремя другими больными. Вдруг в припадке бешенства он вскочил с ужасными криками… и как безумный бросился в коридор… Несчастный наш товарищ побежал к нему и хотел его схватить. Борьба довела бешенство Морока до страшных пределов; он бросился на нашего товарища, старавшегося его удержать, начал его кусать, грызть… и затем упал в конвульсиях.

— В самом деле ужасно… И, несмотря на помощь, жертва Морока?..

— Умер сегодня в страшных мучениях. От этого потрясения у бедняги сделалось острое воспаление мозга.

— А Морок умер?

— Не знаю… Его должны были снести в госпиталь связанного, воспользовавшись его обессиленностью после припадка. Пока его заперли в комнате наверху.

— Но он безнадежен?

— Вероятно… врачи дают ему не более суток.

Беседующие находились в большой комнате первого этажа, служившей приемной для добровольных санитаров, окна которой выходили на двор.

— Боже! Посмотрите-ка! — воскликнул один из собеседников, выглянув в окно. — Какие прелестные девушки вышли из этой красивой кареты… И как они похожи… Вот удивительное сходство!

— Верно, близнецы… Бедняжки, они в трауре… наверно, оплакивают смерть отца или матери?

— Кажется, они идут сюда…

— Да… входят на крыльцо…

Вскоре в приемную вошли Роза и Бланш, робкие, взволнованные, но с огнем лихорадочной решимости в глазах.

Один из мужчин, сжалившись над их смущением, подошел к ним и с любезной предупредительностью спросил:

— Что вам угодно, сударыни?

— Здесь больница улицы Белой Горы? — спросила Роза.

— Здесь, мадемуазель.

— Дня два тому назад сюда была привезена одна дама, Августина дю Грамблей. Можем ли мы ее видеть?

— Я должен вам заметить… мадемуазель… что посещение больных далеко не безопасно.

— Мы желаем видеть очень близкого и дорогого нам друга! — заметила Роза кротким, но твердым голосом, который достаточно говорил о презрении к опасности.

— Я не могу вам сказать, здесь ли эта дама… Но если вам угодно будет войти сюда налево, вы застанете в кабинете сестру Марту, которая может дать нужные сведения.

— Благодарю вас, месье! — сказала Бланш, грациозно кланяясь, и обе сестры вошли в указанную им комнату.

— Поистине они прелестны! — сказал их собеседник, провожая сестер взором. — Жаль будет, если…

Кончить он не успел… В соседних комнатах раздался страшный шум, сопровождаемый криками страха и ужаса. Сразу открылись двери из внутренних комнат, и толпа больных, полуодетых, бледных, худых, с искаженными от ужаса лицами, ворвалась в переднюю с криками: «Помогите… Помогите… Бешеный!»

Трудно описать отчаянную и яростную свалку, происходившую в единственных дверях комнаты, через которые стремилась разом выйти вся эта толпа людей, объятых паническим ужасом, толкавших, валивших и топтавших друг друга, чтобы скорее скрыться от угрожавшей им опасности. И в ту минуту, когда последний из больных, полураздавленный и смятый бежавшими во время этой свалки, прополз через зал на окровавленных руках, Морок, причина этого ужаса… Морок показался. Он был ужасен… Кусок одеяла опоясывал бедра. Бледный израненный торс был обнажен, как и ноги, на которых видны были обрывки веревок, только что разорванных им. Густые желтые волосы Морока стояли дыбом… Борода торчала во все стороны, словно в лихорадке, глаза, налитые кровью и безумно вращавшиеся в своих орбитах, блестели как стеклянные; пена клубилась изо рта; время от времени он испускал гортанные хриплые крики; вены на его железных руках напряглись так, что готовы были лопнуть; крючковатые пальцы судорожно хватали воздух, а двигался он скачками как хищный зверь. В ту минуту, когда Морок достиг уже двери, через которую спаслись убегавшие, кто-то из прибежавших на шум успел ее запереть так же как и двери, которые соединяли залы лазарета. Морок оказался пленником. Он бросился к окну, чтобы выломать его и выпрыгнуть во двор, но при виде зеркальной поверхности стекол он внезапно остановился и отступил, охваченный непобедимым ужасом, какой чувствуют страдающие водобоязнью ко всем блестящим предметам, особенно к зеркалам.

Вскоре больные, столпившиеся на дворе, увидали через окно, как мечется по комнате бешеный, изнемогая в яростных усилиях отворить какую-нибудь из запертых дверей; увидав безуспешность своих попыток, он начинал быстро кружиться по зале, как зверь в клетке, испуская дикие крики. Вдруг в толпе послышался возглас отчаяния и страха. Морок увидал маленькую дверь, ведущую в комнату сестры Марты, куда прошли Роза и Бланш. Он рванул за ручку и успел немного приотворить, несмотря на то, что ее держали изнутри. И толпа с ужасом увидала напряженные изо всех сил руки сестры Марты и девушек, ухватившихся за дверь и пытавшихся ее удержать.

LI

Бешенство

Когда больные, наблюдавшие за бешеным, увидали, с каким остервенением Морок силился отворить дверь комнаты сестры