Селлерс начал молча рассматривать фотографию.

Это продолжалось долго. Наконец он принялрешение:

— Посадите его в отдельную камеру, —приказал он.

Через длинный коридор меня отвели в камеру,вся мебель которой состояла из двух деревянных скамеек.

Здесь стоял сильный запах тюремнойдезинфекции.

Я просидел в камере минут пятнадцать. Потомпоявился сержант Селлерс. Он пришел один. Теперь у него было совсем другоенастроение.

— Я очень сожалею, что вышел изсебя, — извинился он.

— Иди к черту! — сердито сказаля. — Кажется, ты отбил мне печенку.

— Ну я ведь только слегка толкнул тебя,чтобы привлечь к себе твое внимание. Разве это был удар?

— Мне нужен врач, — сказал янастойчиво.

Я видел, что в нем вспыхнула бешеная ярость.Но он быстро заставил себя успокоиться. Он внимательно оглядел меня с головы доног и сказал примирительно:

— Хорошо, Дональд. Если ты полагаешь, чтоя причинил тебе боль, я пришлю врача. В настоящий момент мы вообще не имеем ктебе никаких особых претензий. Я задержал тебя только потому, что твоя поездкав Мексику не могла не вызвать подозрений.

— А что в ней подозрительного?

— Мы предупредили тебя, что ты в любоймомент можешь понадобиться следствию. После такого предупреждения никому непонравится, если человек сбегает.

— Я не сбегал. Я же вернулся.

— Откуда ты взял эту фотографию?

Я молчал.

— Если кто-то в тот вечер был в ресторанес фотоаппаратом, он может располагать кадрами, являющимися вещественнымидоказательствами преступления, — продолжал Селлерс. — В высшейстепени важными доказательствами. Ты знаешь, что по закону ожидает человека,который попробует скрыть от правосудия такие улики? Послушай, Лэм, мы с тобойкое в чем разошлись во мнениях, но это не должно мешать нам оставатьсядрузьями.

Я и тут ничего не ответил.

— Я должен знать все об этихфотографиях, — сказал Селлерс.

— Для чего?

— Это важные вещественные доказательства.

— Что же может доказать фотография,которую ты у меня отобрал?

— Это доказательство того… ну… того, что,испугавшись, официантка уронила поднос.

— Ну и что это дает правосудию? —спросил я невинно. — Ничего нового ни об убийстве, ни об убийце. На снимкеизображена официантка. Но следствие давно установило ее личность. Установленатакже вся последовательность ее поступков с момента, когда она с подносомподошла к кабине номер тринадцать и заглянула внутрь. К этому времени убийствоуже произошло. Убийца успел скрыться. Поэтому фотография официантки не имеетдля следствия ни малейшей ценности. Окружной прокурор не включит ее в списоквещественных доказательств.

— Ну я в этом не уверен, —нерешительно сказал Селлерс. — Я должен узнать, откуда у тебя этафотография. Я хочу получить негатив.

Я отрицательно покачал головой. Тогда он резконаклонился ко мне, схватил меня за отвороты пиджака и, подтянув к себе,прорычал с угрозой:

— Ты, недоносок! Ты пытаешься играть сомной в прятки. Ты доиграешься до того, что я сделаю из тебя бифштекс.

— Если ты тронешь меня хотя бы пальцем,чертов буйвол, — прохрипел я в ответ, — я опубликую всю серию этихфотографий. Ты сидел за столом в ресторане? Пил шампанское? Проворонил у себяпод носом убийство?

— Ведешь двойную игру, сукин сын? Ведешьдвойную игру с человеком, который, несмотря ни на что, пытается вытащить тебяиз грязной истории?

— Я знаю, как ты пытаешься вытащить меня!У меня болит живот. Думаю, мне отбили печень. Мне срочно нужен врач. Ты грубый,необузданный мясник, и ты ударил меня намного сильнее, чем предполагаешь.

Селлерс отпустил меня. Вытащил из кармана сигару.Несколько секунд пожевал ее во рту. Потом сказал:

— Ладно. Убирайся отсюда!

Я вернулся к себе в агентство. Взял усекретарши конверт с фотографиями, который сам отправил себе по почте. Вкабинете у меня на столе лежала записка.

Баффин просил меня как можно скорее приехать вего ресторан.

Когда я прибыл туда, у Баффина был видзатравленного волка.

— Брентвуд в Сан-Франциско подал в суд наместную газету, обвиняя ее в дезинформации и дискредитации личности, —нервно сообщил он.

Я молча кивнул.

Меня собираются вызвать на суд свидетелем.

В газете сообщалось, что я присутствовал навстрече некоторых политиков и бизнесменов в Сан-Франциско, на которой, поутверждению газеты, Брентвуд домогался у присутствующих денег. Газетаутверждала, что его поведение следует рассматривать как попытку получитьвзятку. В этой статье мое присутствие на встрече приводилось как основноедоказательство того, что такая встреча вообще имела место. Поэтому на суде ядолжен дать показание, что меня в тот день вообще не было в Сан-Франциско. Ябыл здесь. В Лос-Анджелесе. Собственно, для этого и был продуман трюк сшантажом.

— Для того чтобы получить подтверждениесвоим показаниям на суде?

— Да.

— Предполагалось, что Калверт на судедолжен будет подтвердить историю с шантажом?

Баффин заерзал на стуле.

— Если бы это оказалосьнеобходимым, — наконец выдавил он из себя.

— Но теперь Калверт мертв. Он не можетдавать никаких показаний. И вы сели в лужу.

— Это почему же?

Теперь вы не можете доказать, что в то времябыли в Лос-Анджелесе.

Я неторопливо открыл свой кейс и вынул из негофотографии, которые я сделал возле «Рэстебит-мотеля».

— Эти снимки вам что-нибудьнапоминают? — спросил я.

Он внимательно посмотрел на них. Потомпризнался:

— Они очень похожи на фотографии,состряпанные Калвертом для шантажа.

— В самом деле, они очень похожи, —подтвердил я. — И те и другие сделаны с одной точки. И те и другиепоявились на свет, потому что их снимали с задней мыслью.

— Вы уже говорили об этом раньше.

— Говорил. Теперь пришло время повторитьэто снова. И кое-что добавить: эти снимки имеют точную дату.