Тут она обнаружила, что его подсохшее семя стягивает кожу ее ягодиц и спины и даже испятнало пол. Торопливо пустив горячую воду, она встала под душ. Согревшись, намылилась и принялась оттирать от чужой испарины грудь, живот и с особым ожесточением промежность. Закончив, она намотала на голову тюрбан, запахнулась в халат и вышла. Он ждал ее под дверью.

«Бедная моя, что с тобой?!» – с тревогой спросил он, глядя на ее белое лицо.

Она слабо улыбнулась:

«В следующий раз не давай мне так много пить…»

Он захлопотал, подвел ее к полосатому, похожему на черно-золотую зебру дивану, усадил, укрыл одеялом, подоткнул концы, не забывая нежно и быстро целовать. Она не противилась. «Может, горячего чаю?» – спросил он участливо. «Можно…» – подумав, согласилась она. Он позвонил, и им принесли чай.

«Наташенька, солнышко, как ты меня напугала! – сел он рядом с ней. – Неужели это я виноват?!»

«Успокойся… Просто я никогда так много не пила…» – откинув голову, закрыла она глаза.

«Прости, – заторопился он. – В следующий раз я буду делать ЭТО очень нежно – ты у меня, оказывается, настоящая недотрога!»

«Господи, во что я ввязалась! – ощутила она нарастающее отчаяние. – Ведь он же теперь не отстанет! Ну, конечно, будет следующий раз, а потом еще, и еще, и это самодовольное животное будет лизать, сопеть, потеть и гордиться собой! Господи, какая же я дура!»

Она почувствовала, как к горлу ее снова подкатывается комок. Отбросив одеяло, она устремилась в ванную. На этот раз, однако, обошлось.

Он все же заставил ее выпить чай и уложил, подшучивая, что начал ее обучение не с того: следовало вначале научить ее пить. Нежно поцеловав и пожелав спокойной ночи, он потушил свет и вышел. Она осталась одна и долго еще лежала, не вытирая слез, которые, скапливаясь в уголках, тихо скатывались по нежным бархатным скулам на подушку…

Проснулась она, как просыпаются после тяжелой, но успешной операции, с тревожным удивлением прислушиваясь к тому месту в груди, откуда, наконец, ушла боль. «Что сделано, то сделано» – вот лейтмотив, которым она за утро расправилась с остатками совести. Однако как новый любовник ни увивался, утром она ему не далась.

«Вечером! – твердо сказала она. – Давай дождемся вечера!»

Изобразив шутливое разочарование, он подчинился. Она ушла в ванную, где глядя на себя в зеркало, обнаружила на плечах синяки от его пальцев.

«Посмотри, что ты наделал…» – выйдя из ванной, упрекнула она его, принуждая испытать вину.

Он расстроился и, обняв ее сзади, стал нежно целовать ей плечи и шею, пока она, почувствовав стремительно крепнущую силу его желания, не выскользнула из его объятий.

«Вечером, вечером!» – по-хозяйски осадила она его и вдруг разом осознала свою возникшую над ним власть.

Париж любит удачливых и состоятельных.

Позавтракав, они вышли из номера, и он тут же нацепил на себя публичную личину, похожую на парадный мундир с регалиями, одной из которых теперь была она. Во всяком случае, умной женщине, переспавшей по своей воле с нелюбимым мужчиной, непременно следует поддержать это самодовольное мужское заблуждение. За утро ее отношение к нему быстро и незаметно поменялось, и сидя рядом с ним на совещании в штаб-квартире Ассоциации, она не без гордости наблюдала за его тонким профессиональным лицедейством, прислушивалась к точным репликам его почти беглого английского, подмечала внимание и одобрение на лицах европейских соратников. Когда он ловил ее взгляд, его лицо озарялось непривычно радостной улыбкой. Им явно владело вдохновение, и этим вдохновением была она.

«Ну, и ладно! – улыбаясь в ответ, думала она. – Померла, так померла…»

Похожий на Вольтера француз, с лица которого стекали щеки, веки, лоб, нос, сидел напротив и смотрел на них с мудрой проницательной улыбкой.

Париж любит состоятельных и влюбленных.

Покончив с делами, они заторопились на волю, где он взял такси и повез ее на авеню Монтень.

«Наташенька, солнышко, хочу сделать тебе скромный подарок!» – так он объяснил их маршрут.

Остановились напротив роскошного здания, которое внутри оказалось не менее роскошным ювелирным магазином.

«Гарри Уинстон! Лучший из лучших! Выбирай!» – сделал он широкий купеческий жест в сторону богатых витрин.

Она попыталась убедить его не тратить понапрасну деньги, но он не стал ее слушать и сказал:

«Иди и выбирай, или я куплю что-нибудь сам, мы пойдем к этой чертовой Сене, и я выброшу в нее подарок у тебя на глазах!»

Ах, какой мужчина! Какой дивный мужчина! И, кажется, не на шутку влюблен! Ну, почему она его не любит?

«Хорошо, но только что-нибудь самое неприметное и заурядное…» – вздохнув, сдалась Наташа.

Самым неприметным и заурядным оказалось кольцо белого золота с бриллиантом за три тысячи долларов. При этом она с трудом уберегла его от еще больших трат.

«Такова твоя нынешняя цена. Вот теперь ты настоящая шлюха!» – подумала она, подставив палец и поцеловав растроганного дарителя.

Они вышли из магазина, и он, взяв ее под руку, предложил прогуляться. Они отправились по авеню, разглядывая витрины. На одной из них были выставлены женские пальто. Она предложила зайти. Магазинчик был пуст, и Наташа к удовольствию двух любезных продавщиц принялась перебирать и примерять эту оборонительно-наступательную часть женского наряда, равную по важности доспехам. Она выбрала черное, приталенное, с высоким воротником пальто и отстояла свое право заплатить за него. Вышли наружу, и она, забегая на пару часов вперед, представила, как пойдет в нем на ужин и улыбнулась. Он понял это по-своему и поцеловал ее у всех на виду.

Ужин состоялся в знаменитой La To u r d’Argent, места куда были заказаны заранее. Собралась компания прожженных, циничных, остроумных крючкотворов со всей Европы и потеснила свое постатейное существование едкими шутками, поучительными историями, острыми саблями мнений, мудрым разочарованием и неумеренными комплиментами в ее женский адрес, на что Феноменко всякий раз напоминал, что у нее имеется еще и адрес профессиональный, не менее достойный и лестный. Каждый из присутствующих почитал за удовольствие к ней обратиться, и она по мере своих английских сил отвечала, иногда прибегая к помощи любовника, если мысль была слишком уж заковыристой. Когда она брала бокал, Феноменко тихо напоминал ей об умеренности. Видя в его заботе корыстное беспокойство, она про себя отвечала ему: «Не волнуйся, будет тебе сладкое…» Впрочем, если бы она присмотрелась внимательно, то обнаружила бы в его глазах неподдельное самоотверженное участие, свойственное мужчинам в самую раннюю пору обладания женщиной, когда они подобны грозным и нежным орлам, раскинувшим крылья над своими подругами. Ко всему прочему следует добавить, что знаменитая утка в собственной крови ей не понравилась.