– Пап! - заорал Алешка. - Мы пошутили! Мы давали ружье Бонифацию, на репетицию.

– А что за спектакль? - улыбнулся папа.

– «Горе от ума», - сказал я.

– И кто же там с ружьем? Глухая графиня?

– Зубоскал, - поспешил Алешка.

– Новаторы! - фыркнула мама и пошла на кухню готовить семейный ужин.

Ужин получился на славу. Правда, не очень семейный. Вернее - многосемейный. Потому что пришла Ленка с Нордом. Потом Акимов с дядей Степой. Потом прибежал весь запыхавшийся Санек, весь запутавшийся в шнурках, и с порога завопил:

– Леха! Я его нашел! Гони еще один плейер!

– Кого нашел?

– Ну этот «жигуль», синий, с багажником. У вашего подъезда стоит.

Тут опять раздался звонок в дверь, и мама озабоченно пересчитала тарелки на столе.

Это пришел Хорьков. Он вежливо вернул Акимову зажигалку, сказав при этом:

– Я ее заправил.

Папа пригласил его в кабинет, побыл с ним там, а потом проводил до двери и сказал:

– Завтра в девять зайдете в районное отделение. К капитану милиции Щитцову.

– Есть, товарищ полковник.

Наконец мы сели за стол. И не столько ели и пили, сколько обсуждали недавние драматические события.

В разгар веселья Ленка вдруг встала и сказала:

– Извините, можно мы с Алешей выйдем на полчаса? Нужно Норда прогулять.

– Какая воспитанная девочка, - сказала мама, когда они ушли.

– И обои здорово клеит, - сказал я.

– Она в Алешку влюбилась, - похвалилась мама.

– Так я и поверил, - сказал папа.

А когда они вернулись, мы пошли в кабинет, где должна была состояться музыкальная часть вечера. Дядя Степа достал из футляра свою флейту, поглядел на стену с нотами и объявил:

– В честь героических борцов с преступниками исполняется их любимая песня.

Что-то у него не так прозвучало. Я так и не понял: в честь кого все-таки любимая песня? В честь героических борцов или в честь преступников?

Все выяснилось сразу. Дядя Степа проиграл несколько тактов и чуть не выронил флейту. Вместо милицейского гимна прозвучала классическая мелодия бандитской «Мурки».

Папа расхохотался и поцеловал маму.

– Ну как же так… - растерянно оправдывалась она. - Там же написано.

– Это что, - сказал дядя Степа, упрятывая флейту в футляр. - В детском саду тоже обои новые поклеили. Специальные - фрукты там, игрушки и буквы, чтобы детки азбуку учили. Прямо со стен. Так при дневном свете было. А при электричестве другие буквы возникали. И в слова складывались. Такие, что не всякий взрослый знает…

Но тут наш разговор вдруг прервала негромкая мелодия. Это, оказывается, Акимов включил свою зажигалку.

– «Гаудеамус»! - воскликнул папа.

– Да кто же он такой? - завопил Алешка. - Композитор или режиссер?

– Это старинный студенческий гимн, - объяснил папа. - А первые его слова переводятся так: «Будем же, друзья, веселиться!…»

Вперед и вверх!

С приездом папы все как-то уладилось и пошло своим чередом. Наша помощь ему уже не требовалась. Модестой Петровной и господином Земаном занимались папины сотрудники. А мы с Алешкой окунулись в школьные дела. Из-за этого карантина столько было пропущено, что учителя насели на нас изо всех сил. Тем более что учебный год близился к концу.

Жара в Москве спала. Прошли дожди и немного освежили город.

Однажды папа сказал нам, что с Модестой Петровной все очень непросто. Она оказалась женщиной предусмотрительной. Оформила себе отпуск на лечение за границей, а вместо себя завела в ломбарде еще одного директора - финансового.

– И теперь, - сказал папа, - если будут вскрыты в деятельности ломбарда всякие преступные злоупотребления, отвечать за них придется не ей, а другим людям.

– А она удерет себе в заграницу, - возмутился Алешка, - и будет жить себе припеваючи? Так, что ли?

Папа пожал плечами.

А господин Земан затаился. Чтобы не насторожить его еще больше, мы позвонили ему и сказали, что нашли его документы.

Он страшно обрадовался. И попросил передать их ему за очень «большую благодарность».

– За большой пакет пончиков, - проворчал Алешка.

Мы встретились с ним возле калитки, отошли в сторонку.

Земан жадно вцепился в листки, пролистал, пробежал глазами.

– А других у вас нет? - он наверняка интересовался списком картин.

– А других у нас нет.

Земан вздохнул, потряс в воздухе договором с Акимовым:

– А где первый экземпляр? Это важно.

– Первый экземпляр мы отдали Акимову. Он отнес его в суд.

Земан побледнел. Скомкал договор, сунул его в карман. И шагнул к калитке. Обернулся и злобно рявкнул:

– Дураки!

– Это спорный вопрос, - сказал Алешка с ухмылкой.

– А «большая благодарность»? - спросил я, тоже с ухмылкой.

Вместо благодарности Земан показал нам отрицательный ответ из четырех букв (первая «эф»). И пошел в свою Германию. Как-то он не по-европейски выступил.

Проходя мимо будочки охранника, он приоткрыл в нее дверцу и что-то туда сказал. Через стекло было видно, как Жлоб усердно закивал головой.

А в общем-то у нас все получилось наоборот. Мы старались усыпить бдительность Земана, а вместо этого напугали его. Хорошо еще, что мы вовремя узнали об этом.

В тот же вечер нам позвонил Хорьков и попросил папу.

– А он в городе Туле, - сказал я. Папа выехал туда по делу о картинах, потому что некоторые из них были из Тульского музея.

– Это плохо. - Хорьков был встревожен. - Мне Жлоб сказал, что они с Земаном сегодня отрываются.

– Зачем? - глупо удивился я.

– Жлоба в милицию уже вызывали по нашему делу. И Земан что-то здорово струхнул. Из-за каких-то бумаг. Надо товарища полковника предупредить. Удерут ведь…

– Не удерут, - не очень уверенно ответил я.

– Они задумали так. Вечером выезжают через задние ворота и вдоль парка - на проспект. Оттуда в Химки и на теплоход. Следы заметают.

– Не заметут, - еще менее уверенно пообещал я.

Положив трубку, я позвонил в Тулу. В гостинице мне сказали, что господина Оболенского в номере нет.

– А когда будет?

– Никогда. Он уже рассчитался, потому что ночным поездом выезжает по месту жительства.

Вот тут я растерялся. Но не Алешка.

– Главное, Дим, чтобы его немножко милиция задержала. До папы.