Несмотря на поздний час, мы все вышли на улицу. С Невы дул промозглый ветер. Было холодно, и я спрятался под мамин плащ. Тетя Надя уже плакала навзрыд, дядя Паша сморкался и успокаивал жену. Ира ежилась в тонком свадебном платье и наброшенном сверху кителе и застенчиво улыбалась.

* * *

Как потом оказалось, она так и не усвоила главного из уроков многоопытной Дианы. Обосновавшись с мужем в военном городке на Камчатке, она ни разу не сбежала в Ленинград ни будучи беременной, ни с первенцем на руках. Ира научилась готовить обеды из ничего, когда не завозили продукты в поселок, сама делать ремонт, шить одежду, а главное, научилась ждать мужа из долгих автономок, бессонными ночами прислушиваясь к ураганным ветрам, несущими волну на военный поселок, когда выбивает стекла и тяжеленные подводные лодки на рейдах ударяются о причал, а мелкие суденышки океан просто выплевывает на берег, как косточки из вишен.

…Океан мутило. Он громко вздыхал и сплевывал соленую волну. В его нутре что-то шевелилось и раскачивалось. Океан сердился, гнал волну на сопки, но легче ему не становилось. Он подставлял поверхность норд-осту, в надежде, что студеный ветер принесет долгожданный покой и облегчит страдания. Ничего не помогало, внутри все булькало и переворачивалось, вызывая очередной приступ дурноты.

Обычно его не очень беспокоило происходящее в его чреве. Он с пониманием относился к суете мелких рыбешек, они только щекотали его изнутри, даже крупные рыбы и киты берегли его покой и двигались с достоинством и уважением. Иногда, правда, дельфины забывались и выскакивали на поверхность с шумом и плеском, гоняясь друг за другом или провожая маленькие катера и большие лайнеры.

Сегодня все было не так. Тревога зарождалась где-то на глубине, шла почти с самого дна. Это было не только колебание воды, но и знакомый шум, предвещающий битву с неподвластным ему зверем. Зверь рвался наверх или уходил на глубину, совершенно не считаясь с мощью океана. Он делал это легко и непринужденно, будто плескался в мелком пруду. Океан обижался и, как мог, показывал свое могущество, призывая штормы и даже иногда цунами. Зверь ревел всеми машинами, но держался стойко, только в исключительных случаях спасаясь на глубине. С другой стороны, океан всегда уважал зверя и пытался помочь, выталкивая на поверхность, когда тот горел изнутри или просто зарывался носом в песок, хороня в своих отсеках что-то живое и непонятное, которое долго стучалось и слало неясные океану сигналы, а потом и вовсе замолкало навсегда. Бороться с раненым зверем океан не любил и считал это ниже своего достоинства. Он признавал только честную битву титанов.

Сегодня же зверь был полон сил и рвался на поверхность по команде «дифферент на корму», которую отдал капитан первого ранга Андрей Сирин. Уже в перископах было видно сумрачное небо и колебание волны на поверхности, когда океан напрягся и отрыгнул огромное черное чудовище. Оно вылетело на поверхность, плеснув волной на прибрежные камни, и океану сразу стало легче. Внутри все улеглось, огромная подводная лодка шла в сторону пирса, а вокруг уже шныряли катера да истерили чайки и бакланы.

На сопках олень поднял голову и снова занялся кустом багульника.

Океан опять проиграл битву, но почему-то не огорчился. Он еще раз послал высокую волну в сторону уходящей к берегу лодки, а потом и вовсе успокоился и занялся своими обыденными делами.

Глава семнадцатая. Эфиоп твою мать, или Могут ли дохлые мухи вызвать приступ эпилепсии

У моих папы и мамы была любимая игра – в отдельную квартиру. Нам неплохо жилось всем вместе, но их тоже можно понять: свое жилье есть свое жилье. От идеи снимать квартиру отказались сразу – не было денег, да и, пока я был совсем маленький и часто болел, проще было жить вместе. Квартира хоть и числилась коммунальной, но жили-то в ней все свои, так что как-то само собой вышло, что после свадьбы родители остались на Воинова. А вот перед школой, когда я стал самостоятельным настолько, что меня было вполне возможно оставить одного дома и даже поручить какие-то мелкие хозяйственные хлопоты, вопрос об отдельном жилье стал возникать все чаще и чаще.

Родители ходили по улицам, изучая фасады домов, и даже украдкой заглядывали в окна первого этажа.

– Ты хотела бы здесь жить? – спрашивал папа маму.

Она подхватывала игру и начинала перечислять плюсы и минусы именно этого здания, удаленность его от магазинов и центральных дорог. И все на полном серьезе, как будто им уже кто-то предложил переехать. Они обсуждали меблировку комнат, цвет обоев, люстры или просто абажуры, даже цвет гардин и качество штор, если они были задернуты и заглянуть в комнаты не удавалось.

Мама даже стала собирать вырезки из журналов, относящиеся к устройству быта и приданию уюта квартирам. А потом все чаще и чаще стало звучать слово «кооператив»[8]. Сначала идея просто витала в воздухе, принесенная Семеном и его женой, которые уже стояли в очереди на отдельное жилье, мамиными и папиными друзьями, жившими с родителями и мечтающими разъехаться. Наконец эфемерная мечта приобрела реальные формы: на дедушкином заводе появилась возможность встать в очередь на кооператив, и ему, как ветерану войны и передовику производства, предложили вступить одному из первых.

Но это было недешевое удовольствие. Лишних денег особо не водилось. Никто не любил экономить, а дедушка всегда говорил, что черный день и так черный. И потом, в нашей семье все были бессребрениками. Давали в долг, дарили, покупали, просто помогали всегда и всем чем могли.

И тем не менее баба Геня аккуратно собирала по червонцу с зарплаты и невеликих дедушкиных премиальных, так что на сберкнижке у нее накопилось около восьмисот рублей. Папа позвонил посоветоваться в Ригу. Оказывается, и бабушка Серафима с дедушкой Осипом тоже копили потихоньку. У них было еще больше, и все-таки рублей пятисот не хватало.

Продавать было нечего. Пианино уже давно кому-то подарили. У мамы было колечко, которое ей купили на шестнадцатилетие, но за него много бы не дали, да и жалко.

Решили взять в долг. Помог Сеня. Он поговорил с прижимистым тестем по душам за парой бутылок хорошего коньяка. Поутру стонущий тесть готов был не только одолжить пятьсот рублей, но и просто потратить их на бутылку холодного пива. Поскольку Сеня сам был не в форме, то позвонил папе, и тот принес холодного жигулевского, с благодарностью взял пятьсот рублей под расписку и радостно побежал