– Я? – ткнул себя пальцем в грудь Два Серебряка. – Посланец Смерти, кто же еще?

В глазах Гарольда появилось нечто вроде страха. Впервые на моей памяти я такое увидел. И, надеюсь, в последний раз.

– Жалко, что я умылся, – сообщил мне Унс. – Как бы эффектно я сейчас смотрелся с набеленным лицом, а?

– Делайте уже что-то, – потребовал я. – Потом пошутим.

– Э, нет, – Унс отошел от кровати, на которой лежал Монброн, и уселся в плетеное кресло, стоявшее у стены. – Сначала пусть он подтвердит твою клятву. Без этого я и пальцем не шевельну.

Гарольд в этот момент издал низкий горловой звук, его тело дернулось.

– О, конвульсии, – даже как-то радостно сообщил мне маг. – Уходит за Грань.

– Ну и как он что-то может подтвердить? – возмутился я.

– Не знаю даже. – Унс забросил ногу на ногу. – Попробуй его потеребить. В нем жизнь-то еще теплится.

Все. Мое терпение кончилось.

Я схватил шпагу, которую Гарольд, несмотря на свое состояние, все-таки умудрился притащить с собой сюда и, злобно оскалившись, подскочил к магу, с интересом наблюдающему за мной.

– Ага! – хлопнул в ладоши он. – Похоже, это тот самый клинок, которым твоего друга подкололи? Это же он?

– Он, – прорычал я. – Лечи его, а то я…

– Что – «ты»? Ну вот что – «ты»? – Два Серебряка посмотрел на меня с усмешкой. – Боги, что за поколение идет нам на смену. Ничего не умеют, ничего не знают, а туда же. Ну-ка, дай сюда.

Он поднялся с кресла, вырвал шпагу у меня из рук и провел ладонью над лезвием, которое моментально засветилось серебристым цветом. Но не только им – от острия и до середины клинка обозначилась тонкая, как нить, черная линия.

– Вот и оно, заклинание проклятия, – удовлетворенно сообщил мне Унс. – Старая работа, тонкого плетения. И без преувеличения скажу – великолепная. Сейчас такое мало кто сможет сотворить. Я вот точно нет, да и наставник твой, пожалуй что, тоже. Слушай, подари мне эту шпагу, а? На что она тебе?

В этот момент Гарольд позади нас охнул и часто-часто задышал. Обернувшись, я увидел, что его тело выгнулось дугой.

– А вот теперь пора, – уже не игриво, а деловито сообщил мне Два Серебряка, бросил шпагу на кресло и поспешил к кровати, на которой умирал мой друг.

Он приложил ладонь к его ране, которая пульсировала так, что возникало ощущение, будто она вот-вот прорвется, и оттуда, из тела Монброна, вылезет нечто. То, что пожирает его изнутри.

Гарольд снова выгнулся, но теперь из его рта вырвался крик боли.

– Держи его, – прошипел Унс. – Быстро! И рот заткни, а то он тут всех переполошит!

Да он все это время, похоже, просто издевался надо мной. И тянул время до последнего, чтобы теперь уж точно быть единственным спасителем жизни одного из Монбронов Силистрийских.

А может, этот Унс просто любит смотреть на людские страдания. Что из этого верно – понятия не имею.

Главное – он взялся помогать моему другу. И, возможно, спасет ему жизнь.

Черное пятно раны под ладонями мага извивалось как живое, будто оно существовало отдельной от тела Гарольда жизнью. Точнее – жило в нем своей собственной.

Два Серебряка мял это пятно, шепча какие-то заклинания, от его рук, казалось, шел жар. По крайней мере, я видел какие-то красные отблески, охватившие черные линии, которые протянулись через всю грудь Монброна и уже подобрались прямо туда, где билось его сердце.

А потом они стали исчезать, таять, приблизительно так, как это бывает со снегом весной.

Минут через десять Гарольд перестал извиваться в моих руках, задышал ровно, и я даже рискнул оторвать свою ладонь от его рта, не опасаясь, что он закричит. Кстати – крепко он мне ее искусал, до крови.

Но это ладно, ничего.

– Сейчас, сейчас, – бормотал Унс, который, похоже, изрядно выложился. Он был бледен, и его немного пошатывало. Тем не менее, он не отрывал рук от бока Гарольда. – Да где же ты? Ага!

Он схлопнул ладони так, будто поймал кого-то, а после, не размыкая их, пробормотал заклинание, которое явно относилось к разделам высшей магии. Очень у него была сложная структура плетения, я подобное не то что воспроизвести не смогу, но и даже до конца разобрать.

А после этого Унс ладони раскрыл, и я увидел, как на одной из них пляшет крохотный черный вихорек, размером не больше указательного пальца.

– Вот то, что твоего друга почти уморило, – с довольным видом произнес маг. – Поймал. Если бы вы эту заразу в самом начале излечили, то все было бы куда проще. А тут вон проклятие до чего силу набрало, что даже зримую форму приняло. Если честно, вижу такое в третий раз за всю жизнь.

– С ума сойти, – сказал я, как завороженный глядя на танец вихорька. – Зримое проклятие. Ворон говорил, что подобного не бывает.

– В каком-то смысле он прав, – подтвердил Унс. – Сейчас, пожалуй, такое почти никто и не сотворит. В смысле – живое заклятие на клинок не наложит, больно затратно для себя выходит. Так-то зримое проклятие сделать можно, если прямо на человека его наложить. А вот вкладывать свою силу в предмет, который потом сам использовать не будешь и отдашь в чужие руки… Ну, может, архимаг Саффер способен на подобное. Кто еще? Дэмиан из Ровена, если жив. Гай Петрониус, пожалуй. Этот много чего может, хоть вечно под сирого и убогого рядится.

Вот уж чего я не ожидал, так это услышать здесь и сейчас имя своего нанимателя. Тем более, вкупе с такой характеристикой.

Унс замолчал и задумчиво смотрел на кружащееся на его ладони проклятие. Казалось, он что-то для себя решает. Да так оно, похоже, и было, поскольку через минуту он вздохнул, пробормотал нечто вроде: «Да нет, не стоит оно того», прицелился указательным пальцем второй руки в черный вихрь и достаточно громко произнес короткое заклинание.

С пальца в центр вихря ударила короткая синяя молния, и вихрь тут же прекратил свое кружение, застыв, как воин, получивший стрелу прямо в сердце. Простояв так секунд десять, он подпрыгнул и обратился в черную пыль, от которой мгновением позже не осталось и следа.

– Устал, – сказал мне Унс. – Вина хочу. Эй, подмастерье, у вас тут найдется вино?

– Не знаю, – передернул плечами я, подходя к Гарольду. – Наверное. Вон там, прямо по коридору, вроде кладовка имеется. Рядом с кухней. Я туда не заглядывал, но, думаю, в ней что-то да есть.

Мой друг спал. Он дышал глубоко и ровно, синюшная бледность с лица исчезла, как будто ее и не было. Что до раны на боку – она выглядела так, как ей и положено. То есть – неприятно, но не пугающе.

Самое страшное позади. Правда, ради спасения Монброна я много лишнего его избавителю и сказал, и пообещал, но это ладно. Что-нибудь придумается.