Встав из-за стола, он подошел к маленькому английскому буфету и открыл средний ящик. Достав оттуда две пары палочек, Питт вручил одну из них мне. Поблагодарив, я взмолилась, чтобы он наконец начал рассказывать.

— Я же тебе говорил, — Гарри ловко поддел палочками креветку, — его нашел этот маленький сорванец, сын Родни. Он выудил в Интернете всех Роберто, Робертов и Бобов Мади по их кредитным картам. Гениально, правда? Сам я бы никогда не додумался. Родни сказал, что для сыщика это плевое дело. Потом я стал обзванивать их всех. Кстати, у нашего мистера Мади золотая карта «Америкэн экспресс».

Я оставила всякие попытки ухватить палочками большой кусок курицы в имбирном соусе и прибегла к помощи ножа и вилки.

— Миссис Гриффин лежит в больнице, — сообщила я, беря палочками нарезанные кусочки.

Гарри поднял глаза.

— Да что ты! Что-нибудь серьезное?

— Не знаю. Но думаю, что она еще поживет какое-то время.

Гарри наложил себе по второй порции всех блюд и начал по очереди уничтожать отдельные кучки. Меня поразило его знание дела.

— Ты жил в Китае?

— В Гонконге. Удивительный город. Но ты, я вижу, не слишком интересуешься моей находкой.

— Не в этом дело, — рассеянно сказала я, вспоминая мои приключения в «Хейвене». — Ты знаешь, чем я сегодня занималась?

— Чем? — спросил он, запивая еду вином.

— Бродила по особняку миссис Гриффин и мылась в ее личной ванной комнате.

Гарри поднял брови.

— Зачем? Ты что, так извозилась, что не могла дотерпеть до дома?

Я захихикала.

— Нет. Просто мне захотелось прочувствовать, каково быть на ее месте. Меня застукал дворецкий. Он был в ужасе, но, как воспитанный человек, удалился, не сказав ни слова. Я же чувствовала себя там как дома. С возрастом перестаешь стесняться. А перед этим я обнаружила чердак, забитый новой одеждой, и огромный подвал с антиквариатом, книгами и произведениями искусства — все безумно дорогое и бесполезное.

— А что в этом особенного? Заваленные хламом чердаки и подвалы? В больших домах это обычное дело.

— Нет, Гарри, ты бы видел все это. Какой там хлам — это накопительство в чистом виде. Ты себе просто не можешь представить. Горы мебели, склад одежды… Сразу видно, что эта женщина одержима манией стяжательства. Она холодна как камень, Гарри. Вряд ли ей ведомы человеческие чувства.

— Избави Бог от всех этих чувств. В современной жизни их и так чересчур много, — взвыл мой друг. — Все только и говорят что о своих чувствах, хотя на самом деле черствы и жестокосердны. Разве нельзя просто жить и наслаждаться жизнью, как это делали во времена моей молодости? Весь мир свихнулся на психотерапии. Какая скучища! Мой девиз — «Избавьте меня от вашего участия!».

— Но бесчувственные люди просто опасны, Гарри. Разве ты этого не знаешь? А более всего те, кто притворяется участливым. Они похожи на ядовитую омелу.

— Омелу? — озадаченно повторил Гарри. — Ты имеешь в виду это рождественское украшение?

— Да, в какой-то степени. Есть разновидность этого растения, которая поселяется на деревьях и так ловко имитирует их листву, что само дерево не может отличить ее от своей. Постепенно омела разрастается и душит несчастное дерево. Один из моих клиентов как-то принес мне две веточки. Одна из них принадлежала омеле, а другая самому дереву. Издали они выглядели совершенно неотличимо, но вблизи можно было заметить разницу. Листья омелы имели ту же форму и окраску, что и листья дерева, но были непомерно большими. Вот и притворщики обычно переигрывают, пытаясь одурачить окружающих. Фрэнсис Гриффин чем-то напоминает мне эту омелу.

— Ты ошибаешься, Фейт. Когда человек так долго и успешно вращается в обществе, он становится его частью. В Америке нет ничего подлинного, мы все в какой-то степени придумываем себя. Весь вопрос в том, когда мы начинаем это делать, а как именно — не имеет значения.

— Я говорю не о ее месте в обществе, а о том, какая она мать.

— Что ты хочешь сказать? — нахмурился Гарри, не переставая закидывать себе в рот кусочки еды.

— Я много думала об этом и пришла к выводу, что, возможно, это миссис Гриффин убила свою дочь. И пожалуйста, не отметай с ходу эту версию.

Положив палочки, Гарри молча уставился на меня.

— Это объясняет ее шизофренические припадки, — продолжала я. — Она пару раз впадала при мне в настоящий транс, принимала меня за Кассандру и просила прощения. За что, спрашивается? Сначала я думала, что она знает, кто убил ее дочь, и чувствует вину из-за того, что не стала преследовать убийцу. Мне казалось, что это сделал Роберто Мади, которого она по каким-то причинам не захотела привлечь к суду. Но потом у меня возникло предположение — всего лишь предположение, — что она просит прощения у Кассандры за то, что ее убила. И делает это через меня. Кто знает? Ты же сам сказал, что Фрэнсис Гриффин лицемерка. Она вся поддельная. А любая фальшивка хочет выглядеть безупречно и стремится к внешнему совершенству. Кассандра была от него весьма далека, и миссис Гриффин это раздражало.

— Нет, нет, — нетерпеливо затряс головой Гарри, — это невозможно. Я этому просто не верю.

— Ты же ее не видел. Как ты можешь судить? Она ужасно страдает, уверяю тебя. И это отнюдь не проявление эмоций. Мне кажется, ее мучает сознание вины.

— Но, Фейт, как мать может убить свою дочь?! Это что-то немыслимое! — возмущенно воскликнул Гарри.

— В том-то все и дело, что она не относилась к Кассандре как к дочери. Для нее она была просто вещью. Фрэнсис не интересуют люди, она привязана лишь к вещам. Только благодаря им она имеет положение в обществе и только их умеет ценить. Ее дом напоминает музей, где она является главным смотрителем. Там нет ни сувениров, ни милых безделушек, ни каких-либо фотографий. Только один портрет Кассандры, да и тот здорово приукрашенный. Она вполне могла смотреть на свою дочь как на некую собственность, которая не отвечала ее вкусам. Продолжение ее самой, которое приносило лишь разочарования. Несоответствие идеалу — вполне весомый мотив для убийства. Тебя убивают, потому что ты оскорбляешь чей-то вкус своим несовершенством. Абсолютно бессмысленное убийство, как, впрочем, и вся жизнь Фрэнсис Гриффин.

— Фейт, ты перегибаешь… — вздохнул Гарри, покачав головой.

— Мне кажется, она и не на такое способна. Эта женщина холодна как лед. Мне ее, конечно, жаль, но это не меняет дела. Она посвятила свою жизнь не людям, а накоплению вещей и обладанию ими. Дочь была для нее просто частью обстановки, да к тому же не совсем удачной. Видишь, мое предположение не так уж беспочвенно.

— У тебя мощное воображение, Фейт. Все двенадцать цилиндров. Я не утверждаю, что Фрэнсис Гриффин не знает, кто убил ее дочь, но совершенно однозначно, что это не она.

— Может быть, и не она. Но идея интересная, ведь правда?