Бережно развернув мягкую ткань, я положил перед собой первую пластину. Провел пальцем по рельефным знакам, выступавшим на черном фоне. Они отдаленно напоминали египетские иероглифы, но только на первый взгляд, на самом деле это скорее было лемурийское поздней эпохи Северного Сонома, несколько видоизмененное. Примерно в таком виде оно еще встречалось в некоторых известных мне мирах десять тысяч лет назад. И я думаю, что смогу справиться с его прочтением. А вот те знаки, что обрамляли пластину на золотистом фоне, они очень отдаленно напоминали санскрит и, скорее всего, были начальной письменностью дравенши. Чтобы разгадать эти письмена, мне придется много постараться. Это намного сложнее, чем вспомнить сон, приснившийся вам много лет назад и не слишком въевшийся в память. Однако, есть подсказки и я, Астерий, знаю как с ними работать. Ведь в прошлых жизнях я сталкивался с не менее сложными задачами.

К примеру, в Зельсеуле император обещал мне отрубить голову, если я в течение трех суток не переведу ему древний свиток с рецептом лекарства, должного его исцелить. Язык на потрепанном пергаменте оказался мне незнаком, кроме некоторых общеупотребимых слов и разбросанных по тексту символов гуртеш-рел. Задача стояла передо мной непростая, но я справился. Вовсе не из страха перед туповатым топором палача, но потому, что для меня, Астерия, в этом был вызов. К исходу третьего дня я передал перевод главному дворцовому лекарю. Правда, кое-какие ингредиенты в рецепте я изменил, и добавил еще свои. Здоровье императора в первый же день пошло на поправку, но на четвертый этот мерзавец, смевший грозить Астерию, умер в муках. Конечно, меня искали, но я к тому времени был далеко, тратя в портовом кабаке деньги, щедро выданные мне из королевской казны. Тогда к своему стыду я был мстителен и недостаточно добр к людям. К счастью, из многих следующих жизней извлек много полезных уроков. Сейчас я бы не позволил себе подобную подлость, цена которой — человеческая жизнь.

Итак, вероятно передо мной письменность дравенши. Запомнив начертание нескольких верхних знаков, я закрыл глаза переводя большую часть внимания на тонкий план. Теперь пластина для меня выглядела по-другому: я видел свечение вокруг ее, мог даже увидеть фрагменты ее прошлого. Они были отрывочны, слишком размыты и вряд ли бы помогли мне, потому что за тысячи лет наслоилось слишком много событий, чтобы через них разобрать замысел тех, кто составлял этот таинственный текст. А вот смысл отдельных знаков таким образом я мог узнать, потому что это более узкое и точно обращение к энергоинформации, делавшей эту пластину частью вселенной. Не факт, что принятые мной смыслы будет сразу однозначными и верными. На данном этапе мне важно лишь зацепиться за что-то, записывать возможные толкования знаков и затем сопоставлять, строить логическую таблицу.

Я сосредоточился и начал, открывая иногда глаза и фиксируя пришедшие образы на лист бумаги.

Не знаю, сколько прошло времени, но я устал, чувствовалась ломота в висках, из вишудхи-чары по телу разливалась тяжесть, в аджну-чакру входил холод. Передо мной все так же лежала первая пластина, а листок бумаги, разделенный на три колонки, был исписан почти до конца. Из того что имелось уже можно понять, что на первой пластине Свидетельств речь о кровавом перевороте, случившегося в последней арийской династии и бегстве принца Харвида от армии мятежников. Мне не была известна эта история потому, что в данном мире вся планетарная история слишком отличается от тех историй планеты Земля, где я жил прежде. Я знал из школьного курса и познавательных статей на эти темы, что арийская цивилизация прекратила свое существование из-за внутренних распрей. За какое-то десятилетие великая цивилизация сравнялась по уровню развития с малоразвитыми народами, населявшими в те времена территорию современной Российской Империи и Южной Азии.

Размышляя об этом, я встал и подошел к окну. Открыл коробочку с «Никольскими» и прикурил. Когда я выпустил первую струйку дыма, к дверям нашего дома подкатил эрмик с эмблемой транспортного найма от «Извоза Костина». Эрмик вполне солидный — одна из свежих моделей «Леды». Мысль о том, что приехала Талия, я сразу отбросил. Баронесса не водила эрмимобиль сама, и не стала бы брать в найм. Интрига развеялась очень быстро и очень неприятно: открылась дверь и из машины вышел франтовато одетый парень: сером костюме, белой рубашке с черной атласной бабочкой. Я выпустил еще одну струйку дыма и узнал в нем Майкла. На фото, показанном сегодня Скуратовым, он выглядел чуть иначе, посвежее что ли, но сомнений не было: у дверей нашего дома стоял тот самый мерзавец, хитро интересующийся работами моего отца и заодно моей мамой. И тут же из дверей вышла Елена Викторовна. Черт! Просил же ее!

Я щелчком выбросил сигарету и бросился из комнаты. Сбежал по лестнице вниз, едва не столкнулся с дворецким и понял, что опоздал: «Леда» с легким гудением проплыла мимо окон в сторону Нижегородской. Погоня не имела смысла. Оставалось одно: скинуть сообщение маме, но она почти всегда не внимательна к эйхосу, если только не ждет весточки от кого-то.

* * *

Сегодня они решили не баловать себя визитом в дорогие рестораны, а поужинать в «Эмили» — небольшом ресторанчики при гостинице «Ноттингем», где остановился Майкл. Елена Викторовна знала, что прежде Милтон проживал в относительно недорогом гостевом доме где-то возле Палат Перуна, и переехал в «Ноттингем» незадолго до того, как у какого-то его друга случилась неприятность, связанная с большим пожаром. Графиня даже подозревала, что Майкл переехал сюда ради нее, потому как он стеснялся своей ограниченности в средствах, но при ней старался никак не проявлять это. Прошлый раз, когда они провели вечер в ресторане «Осенний сад», графиня отлучилась в туалетную комнату и когда вернулась, то застала Майкла, выгребавшего даже мелочь из кошелька, чтобы оплатить счет. Все равно у него не хватило, и Елена Викторовна заплатила за него. Потом англичанин оправдывался, говорил, что забыл несколько купюр в номере в кармане сюртука. Это выглядело так смешно, что Елецкая лишь поцеловала его в губы, чтобы закрыть этот вопрос и прервать его жалобное смущение. В целом тогда они провели приятный вечер: покатались на старом пароходике по Москве-реке, прошлись по набережной, долго сидели на лавочке в парке, глядя на звезды. Майкл целовал ее и гладил ей ноги одновременно со страстью и смущением, а потом отвез домой.

«Милый мальчик», — думала Елена Викторовна, когда он ласкал ее руку в эрмимобиле, — «Как он сильно хочет меня. Хочет, но всячески сдерживает себя», — она это чувствовала не только по тверди