в багажник, потом пригласил к себе домой:

— Давай, с полчаса почаевничаем, рано приезжать тоже нет смысла, замерзнешь на улице, пока самолета ждать будешь.

Посидели, поговорили про жизнь. Герман сокрушался, что мать Эммы все за ум никак не берется, я сочувственно кивал. Да уж, не повезло девчонке!

Затем мы вернулись к Волге. Герман посадил меня на заднее сиденье и даже дал меховую шапку:

— Ложись, и подложи шапку под голову, разбужу, когда приедем.

И я тут же ушел в царство снов.

Два часа пролетели быстро — Герман разбудил меня за пару минут до КПП. Как оказалось, приезжать к военному аэродрому на черной волге очень мудрое решение — солдатики мигом позвали дежурного офицера, тот нашел меня в списках на борт, и меня даже усадили с кружкой горячего чая обождать минут пятнадцать, пока самолет закончат загружать.

Я пил чай, смотрел в окно, на аэродроме из него был виден только один самолет — тот самый, на котором я, видимо, и полечу. По крайней мере, к нему подвозили ящики и заносили в трюм.

Ждать пришлось полчаса, а не четверть часа, зато потом меня пригласили, опять же, чрезвычайно вежливо, пройти в салон. Салон был выстужен, плохо освещен, и загружен максимум на треть большими ящиками в сетях. А пассажиром я оказался единственным.

Меня провели до одного из боковых сидений, вручили огромную овчину, чтобы я мог ей укрыться во время полета, и попрощались со мной. Через пять минут трап медленно поднялся и трюм оказался изолирован от внешнего мира. Я тут же подскочил с сиденья и бросился осматривать ближайшие грузы. Одна из самых паршивых вещей, что может с тобой случится, когда ты летишь в грузовом самолете, это сорвавшийся с места груз. При малейшем вираже в твою сторону он тебя расплющит о стену, да и может эту же стену и проломить. Впрочем, меня больше пугал первый этап, потому как если он реализуется, мне уже будет все равно, что будет с самолетом дальше.

Минут за пять подергал за все стропы, которыми крепился груз к полу. Все было в полном порядке. Нашел свободный конец, привязал к нему свои сумки и чемодан, чтобы при проблемах с погодой они тоже не летали по трюму. Успокоенный по этому поводу, сел обратно, и через пару минут мы уже и взлетели. Резко похолодало, так что я закутался в овчину так, что из нее теперь торчал только мой нос и глаза. Стало теплее, и я снова заснул. Правда, вскоре проснулся, потому что во сне выронил овчину и замерз. Проблемка! Нашел свободный конец стропа и привязал им к себе овчину, чтобы не падала. Не скажу, чтобы это было легко сделать, пришлось помудохаться, зато после этого спал уже до самой посадки. Вот ее я почувствовал — приземлились мы жестко.

В машине и самолете добрал норму сна, так что чувствовал себя достаточно бодрым. Единственная проблема, что засиделся, но за пару минут и ее решил энергичными упражнениями. К тому времени и трап стал открываться.

К моему нахождению внутри самолета отнеслись совершенно философски — раз я тут, значит так и надо. Предложили пройти на выход и из самолета, и из аэропорта, но я тут же прицепился с вопросом, как отсюда добраться до Перми. Солдатики молча отвели меня к офицеру, им оказался лейтенант по возрасту едва ли больше двадцати двух-двадцати трех лет.

Выслушав мою просьбу, он сказал:

— У нас грузовичок скоро пойдет к ж/д на погрузку, буквально через полчаса. Я скажу, чтобы тебя высадили возле станции. Оттуда до Перми буквально несколько остановок.

Время до грузовика снова провел со стаканом чая в руке. Ну, я так понимаю, что для военных это может смело считаться ВИП-сервисом.

Вскоре меня подсадили в грузовичок, в этот раз в кабину к солдату-срочнику. Я постарался наладить с ним контакт, чтобы по привычке расспросить об условиях службы. Но, похоже, ему что-то такое про меня сказали — видимо, что я какая-то темная лошадка — поскольку никакой откровенности я не дождался. Просто «всем доволен» и «претензий нет».

А что касается дороги к железнодорожной станции, то я понял, что окрестности Перми — это холмы. Мы то спускались с очередного холма, то поднимались на следующий.

Выгрузился на станции, пошел к кассиру. Оказалось, что ближайшая электричка через сорок минут. Переждал их под навесом на скамейке — спать не хотелось, да я и не стал бы, даже если бы и хотелось — у меня при себе товара на очень приличную сумму. Каким же раздолбаем нужно быть, что задрыхнуть, оставив сумки без присмотра…

Наконец, электричка подошла, и я погрузился в нее. За время пути слегка отогрелся. Обычная советская электричка, жутко пахнущая туалетом. Очень жёсткие и холодные диваны, даже не поворачивается язык назвать их диванами. Лавки. Самые настоящие деревянные лавки. И очень холодно. Такое ощущение, что вагон в принципе не отапливается. Я даже в девяностых такого не помню. Вскоре вокруг засуетились люди, вставая с лавок и снимая сверху свою поклажу. Кто-то сказал, что следующая КамГЭС. Мне тоже выходить.

Выйдя из электрички и спустившись по бетонным ступеням с перрона, стал в наглую спрашивать всех подряд, где тут улица Таганрогская. Мне быстро указали правильное направление. Нужный дом оказался совсем недалеко и от станции, и от железной дороги. Как они живут в такой близости от неё? Это же очень шумно.

Кирпичная пятиэтажка. Четыре подъезда. Традиционные лавочки с бабушками. И с какой стороны у них тут нумерация подъездов начинается?

— Здравствуйте. — обратился я к женщинам у ближайшего подъезда. Одна из них, совсем пожилая, сидела на лавке. А другая стояла рядом, держа таз с мокрым бельём. Они о чём-то своём разговаривали очень оживленно, когда я подошёл. Когда я поздоровался, они обе с подозрением уставились на меня.

— Это первый подъезд или четвёртый? — спросил я.

— А ты к кому? — строго спросила меня женщина с бельем, не удостоив меня ни приветствием, ни ответом на вопрос.

Эта беспардонность меня заела. Можно было бы её осадить, сказав, что не её это дело, но вовремя вспомнил, что я «не в том» сейчас возрасте.

— К Инне Жариковой, я её брат, — скромно ответил, как и полагается школьнику.

Женщина с бельем вопросительно посмотрела на сидящую на лавке.

— Это та, что весь двор пеленками завешала, — ответила та.

— Ну, да… у неё ребенок маленький,