Оставшиеся в гараже допивать пиво Толстяк и Торольв после уходя Вольфа почувствовали себя гораздо более раскованно. Толстяк неожиданно предложил сотворить сегодня еще что-нибудь такое, значительное. Ну, хоть, к примеру, разукрасить маркерами городскую площадь… нет, лучше не площадь, там могут быть полицейские, лучше всего, скажем… промышленный колледж! Самое удобное место — крыльцо там, стены…

— Пошли, а? — Рыгнув пивом, Толстяк вопросительно взглянул на приятеля. Торольв приоткрыл дверь и поежился — на улице отнюдь не стало теплее, по-прежнему хлестал дождь, а ветер, воспользовавшись моментом, зашвырнул прямо в лицо Торольву пригоршню мокрого снега.

— Не, не пойду, — покачал головой Торольв. — К себе пойду, спать.

Толстяк похолодел. Он и сам не очень-то хотел выходить сейчас на улицу, но оставаться одному после всего случившегося было выше его сил. Он бы предложил Торольву остаться ночевать у него, но тот ведь не согласится спать в гараже, хотя здесь имеется обогреватель, а домой мать точно не пустит.

— Ладно, — неожиданно смилостивился Тор. — Хочешь, пойдем, порисуем. Только не к колледжу и не на главную площадь. Лучше в сквер, к фонтану.

— Но это же далеко!

— Ну, как хочешь. — Торольв пожал плечами. Он жил неподалеку от сквера, потому и согласился на предложение Толстяка, — и правда, чего одному-то в этакую даль переться?

Они изрисовали весь фонтан и памятник рядом с ним. Памятник был установлен в честь какого-то писателя или поэта, широко известного лишь в узких кругах местных патриотов, остальные жители о нем ничего не знали, да и не очень-то и стремились узнать. Памятник так и называли — Памятник. Влюбленные парочки частенько назначали возле него свидания, и всем было ясно, о каком памятнике шла речь.

Пьяные подростки, разрисовав памятник сатанинскими символами, направились вдоль по улице, освещенной несколькими раскачивающимися на ветру фонарями. В этом районе не было общественных зданий, лишь какой-то мелкий магазинчик — рыбная лавка — уныло мигал красным неоном вывески.

Допив пиво, Торольв с размаху бросил бутылку в фонарь. И — на удивление — попал! Раздался звон, осколки стекла посыпались на головы хулиганам.

— Бежим! — испуганно вскрикнул Толстяк и, не дожидаясь ответа, петляя, как заяц, понесся прочь.

— Эй, постой! — заорал ему вслед Торольв. — Постой же… Уфф. Еле догнал! Между прочим, никто за нами не гонится!

Тяжело дышавший Толстяк осторожно заглянул за угол. Действительно, улица была пустынной, какой ей и следовало быть в столь позднее время.

— Ого, смотри-ка, «порше»! — Торольв хлопнул приятеля по плечу. Вздрогнув от неожиданности, тот обернулся: рядом с фонарем, небрежно припаркованный около тротуара, стоял автомобиль, чем-то похожий на хищную морскую рыбу.

— Вот бы нам такой, — завистливо протянул Толстяк.

Торольв нагнулся, подобрал с асфальта обломок кирпича:

— Спорим, попаду в лобовое?

— Да ты с ума…

Не слушая Толстяка, Торольв метнул кирпич… Стекло «порше» треснуло с каким-то сухим жалобным звуком, словно порвался кусок полиэтилена. Завыла сигнализация.

— Вот теперь — бежим! — довольно крикнул Торольв.

А Вольфу ночью явился Хозяин. И объяснил — как передать ему Камень.

Следующий день выдался теплым, почти весенним. Прошел дождь, а после него неожиданно для всех выглянуло солнце. Желтое, радостное, оно отразилось в витринах, сверкнуло золотом в шпиле городской кирхи, юркими светлыми зайчиками пробежалось по автомобильным бокам. Зачирикали на проводах воробьи, и синь небес весело отразилась в лужах. Словно бы и впрямь — весна. Хотя до весны еще было ого-го как далеко! И тем не менее…

— Славный денек! — улыбались друг другу прохожие. — Действительно, славный.

— Эй, парень, куртку потеряешь!

Крутящий педали велосипеда Нильс тормознул, оглянулся. Нет, всё в порядке — куртка, как лежала, свернутая, на багажнике, так и лежит, значит — пошутил кто-то. Нильс подтянул рукава свитера — уж слишком толстый сегодня надел, жарко, вон и куртку пришлось снять, кто же знал, что такой день будет?

Однако вот и школа. Он остановился у ограды — поджидал Ханса. Тот жил по-прежнему у себя дома, что-то ни полиция им не интересовалась, ни социальные службы, — забыли, что ли? В школе-то всем сказал, что живет с прабабкой, приехала, мол, наконец, хотя кое-кто из живущих в Снольди-Хольме ребят знал, конечно, что нет у Ханса в доме никакой бабки, а если кто и приезжает, так только Нильс да две женщины из какого-то благотворительного фонда. Поначалу Ханс побаивался их, думал — забирать приехали, потом, правда, разобрался, что к чему. С тех пор они его навещали — готовили еду, стирали, даже убирались по дому, вернее, заставляли убираться самого Ханса. А он и не противился особо, наоборот, только рад был и лишь со страхом ждал визита муниципальных служащих из отдела опеки. Но те что-то не приходили. И слава богу, как считал Ханс.

— О, кого я вижу? — Нильс обернулся.

Со школьного крыльца ему махал рукой Толстяк. Как его зовут, Нильс не знал, да и вряд ли кто помнил, привыкли все — Толстяк да Толстяк. Неприятный парень — губастый, с приплюснутым носом и маленькими поросячьими глазками, да и по характеру подлый. Не очень-то кто с ним водился.

— Ханса ждешь?

Нильс кивнул, отворачиваясь.

— И не страшно ему одному жить? — не отставал Толстяк. — Я б не выдержал. У него что, совсем-совсем никого?

— Да, совсем-совсем никого! — не выдержав, передразнил Нильс. — Тебе что за дело?

— Да ничего. — Толстяк пожал плечами. — Так спросил, просто… А вот он, кстати, идет. Ну, пока. Тороплюсь.

Он спрыгнул с крыльца, словно сорвавшаяся с крючка рыба. Впрочем, Нильс не смотрел на него — улыбался, завидев появившегося на том же крыльце Ханса…

Вечер оказался такой же, как и день. Синий, прозрачный, тихий. По-прежнему весело чирикали воробьи да, крича, играли в парках дети. За парком, за домами, за кирхой садилось солнце, оставляя в небе золотистый расплавленный след.

Перламутровый двухдверный «фольксваген-гольф» прошмыгнул перекресток и, выехав на загородное шоссе, шустро покатил в гору. И катил бы, ежели б не спустившее колесо. Где прокололось? Черт…

Остановив машину на обочине, Марта набрала телефон сервисной службы… Два мотоцикла промчались мимо, обдавая «фольксваген» грязью.

«Вот сволочи», — подумала Марта и засмеялась собственной злости — ну не хотелось сегодня злиться, уж слишком вечер был для этого чуден и тих.

А мотоциклисты между тем подъезжали уже к Снольди-Хольму.

— Во-он его дом, за деревьями, — показал сидевший позади Толстяк.

— Это хорошо, что за деревьями, — нехорошо усмехнулся Вольф. — Он точно один?