На имперском партийном съезде 1933 г. Гитлер заявил, что «один из величайших переворотов» произошел почти без кровопролития: «Благодаря блестящей организации движения, которое было движущей силой этой революции, ни в один момент этого исторического переворота инструмент руководства не выпал из рук». За исключением фашистской революции в Италии, ни одно историческое действо подобного рода нельзя сравнить по «внутренней дисциплине и порядку» с национал-социалистическим восстанием[497]. Часто Гитлер сравнивал «аккуратную» и «дисциплинированную» форму нацистской революции с другими, «кровавыми», революциями в истории. Так, 14 октября 1933 г. в речи по радио он сказал, что германская революция не перерезала, как французская или русская, «гекатомбы людей», не уничтожала, как восстание коммунаров в Париже или революция Советов в Баварии или Венгрии, архитектурные памятники и произведения искусства; напротив, во время германской революции «не была разбита ни одна витрина, не был разграблен ни один магазин и не был поврежден ни один дом. Теперь Гитлер оперировал даже понятием «спокойствие и порядок», которое он в «период борьбы» так резко отвергал[498]. Когда еще, спросил он в речи 24 октября 1933 г., какая-либо революция прошла так без ужасов, как национал-социалистическая? В дни, «когда у нас была революция», в Германии было больше порядка, чем во многих других странах, где не было революции. Намекая на Французскую революцию, он сказал, что в Германии, во всяком случае, не установили гильотину и не создали Вандею[499].

Гитлер часто сопоставлял эту «умеренную форму «нацистской революции с размахом совершившихся перемен. С одной стороны, он говорил о германском восстании как «исторической революции» и «мощном предприятии», с другой — подчеркивал, «что этот огромный переворот смог состояться в нашем народе, во-первых, в прямо-таки молниеносном темпе, а во-вторых, почти без кровопролития». Такова судьба «подавляющего большинства всех революций» — в спешке штурма терять твердую почву под ногами и «в конце концов где-то разбиваться о жесткие факты». Причины, по которым в Германии удалось «так образцово провести национальное восстание… как это, за исключением фашистской революции в Италии, вряд ли когда-либо имело место», заключаются в том факте, что поднял знамя мятежа и поднес фитиль к существующему государству не загнанный в отчаяние, а в остальном дезорганизованный, народ, а блестяще организованное движение с дисциплинированными за долгие годы сторонниками. Заслугой партии и СА является то, что германская революция была проведена «почти без кровопролития и с беспримерной верностью программе»[500].

17 февраля 1934 г. Гитлер с гордостью указал в одном интервью на то, что нацистская революция обошлась всего в 27 убитых и 150 раненых, не был разрушен ни один дом и не была разграблена ни одна лавка[501]. Ни одна революция в мировой истории, сказал Гитлер 19 марта 1934 г., не прошла и не управлялась с «большей осторожностью и умом, чем национал-социа-листическая»[502]. Двумя днями позже он заявил, что благодаря дисциплине национал-социалистических бойцов удалось «провести один из величайших переворотов в мировой истории планомерно и упорядоченно»[503].

Уже после кровавого подавления «путча Рема» Гитлер заявил, что его самым большим стремлением было в ходе его революции пролить как можно меньше крови[504]. Во вступительном заявлении на имперском партийном съезде 1934 г. он утверждал, что на все времена останется редким примером, как гигантский переворот, который имел бы право лелеять тысячи мстительных мыслей, был закончен почти без кровопролития[505]. 30 января 1935 г. Гитлер говорил о том, что «ни в один момент нашей национал-социалистической революции нигде не [появлялась пустота]. Ни на одной стадии нашего продвижения и нашей борьбы не царил хаос. Самая бескровная революция мировой истории и тем не менее одна из самых радикальных!»[506] В речи в рейхстаге, посвященной внешней политике, он заявил, что за последние два года в Германии произошла революция более великая, чем это сейчас может осознать средний человек. Объем и глубина этой революции не пострадали при этом из-за «бережного отношения», с которым она обращалась со своими противниками, ибо это бережное отношение есть не признак слабости, а признак уверенности в себе и силы[507]. 1 мая 1936 г. Гитлер говорил о развязанном национал-социалистической революцией мощном историческом переломе, который, однако, отличается от подобных событий неслыханной дисциплиной: «Дикие толпы не шли тогда по германским улицам, не уничтожали произведения созидательной деятельности нашего народа, не разрушали дома и не грабили магазины — нет; но хотя Германия внешне являла собой образ глубочайшего мира, внутри происходил глубочайший переворот в германской истории, революция, легализованная доверием народа…»[508] Часто повторяемая Гитлером формулировка гласила, что во время национал-социалистической революции даже не было разбито ни одно окно[509].

В четвертую годовщину прихода нацистов к власти Гитлер еще раз обосновал необходимость национал-социалистической революции: по его словам, со стороны буржуазии ему часто задавали вопрос, почему национал-социалисты верили в необходимость революции, вместо того чтобы попытаться в рамках существующего порядка и в сотрудничестве с имеющимися партиями улучшить условия. Лечение бедствия, звучал аргумент Гитлера, не могло осуществиться простой сменой правительства или участием в причинах, за которые оно несет ответственность, а только их радикальным устранением. «Тем самым борьба при сложившихся условиях по необходимости должна была принять характер революции». Такое революционное преобразование и создание нового немыслимо ни с носителями и ответственными представителями старых порядков, ни с участием в учреждениях прежней конституционной жизни, «а только подъемом и борьбой нового движения с целью предпринять достающее до глубочайших корней необходимое реформирование политической, культурной и экономической жизни и, если необходимо, проливая кровь и рискуя жизнью!» Но парламентская победа средненьких партий вряд ли меняет что-то существенное в жизненном пути народов и их представлении о жизни, в то время как «идущая от глубочайших мировоззренческих выводов истинная революция ведет даже вовне к самым впечатляющим и видимым для всех изменениям». Но кто захочет усомниться, продолжает Гитлер, что за прошедшие четыре года «над Германией бурей пронеслась революция гигантских масштабов?» Но из-за своеобразия этого процесса глубина и сущность этого переворота не раскрываются полностью ни загранице, ни кое-кому из сограждан. Самое примечательное в протекании национал-социалистической революции, ее легальный и дисциплинированный характер, скорее затруднили загранице и отдельным согражданам понимание этого «уникального исторического события». Ибо «эта национал-социалистическая революция была прежде всего революция революций». Что он имел в виду, Гитлер поясняет далее: «За тысячелетия не только в немецких мозгах, но и еще больше в мозгах окружающего мира сформировалось мнение, что характерным признаком любой революции должно быть кровавое уничтожение всех носителей прежней власти и, в сочетании с этим, разрушение общественных и