Людвиг аккуратно завернул пять экземпляров листков в чистую бумагу. Его снова ожидала неспокойная ночь. Альбрехт вышел в коридор проводить товарища, вернулся и, ёжась, залез иод одеяло. Всё-таки сыро было в замке курфюрста.

Он свёртывался калачиком, чуть ли не прижимал колени к подбородку — всё тщетно. Согреться не удавалось. Конечно, они ведь провозились над листками до темноты, и Альма забыла принести подогретого вина. Альбрехт задумался — не пойти ли к ней под этим благовидным предлогом? А если вина не будет — может, она сама согреет его? Со вдовушками так происходило всегда. С девицами, правда, дело обстояло сложнее, но... Тут он представил себе Альму, вдохновенно рисующую и рискующую собой ради крестьянской свободы. Ведь если их поймают — ей тоже придётся несладко. Ему стало стыдно.

Всё же Фромбергер вышел в коридор — вдруг встретит её? Там царил полумрак, чуть разбавленный чахлым фонарём, светившим откуда-то из-за угла. Студиозус сделал пару шагов и услышал усиливающееся бормотание, даже уговаривание. Потом раздался страшный грохот. Хлопнула дверь. Кто-то бежал по коридору. Фромбергер вжался в стену. «Дьявол! Дьявол!» — послышался крик. Альбрехт с трудом узнал голос своего профессора. Тот пронёсся мимо, не заметив студента. Затопотал по лестнице, ведущей на чердак.

— Вот они, эти попы! — раздался злой шёпот за спиной студиозуса. Обернувшись, он еле различил в полумраке Альму. Она тяжело дышала, будто ей пришлось бежать.

— Какой он поп? — также шёпотом возразил Альбрехт. — Он ведь борется с церковью. И всё же очень странно ненавидеть священников тебе, племяннице капеллана.

— Совсем не странно, — отсветы факела жутковато плясали в её глазах, — хочешь, я скажу тебе... всё скажу? Никто здесь не знает... на самом деле я не племянница капеллана... не только племянница... В общем, он мне отец и дядя одновременно...

Фромбергер молчал, точно оглушённый.

— Теперь ты понимаешь? — прошептала она. Альбрехт, сглотнув, кивнул и на негнущихся ногах пошёл в свою комнату. Потом сообразил: нужно бежать к девушке, быть рядом. Плохо ей, раз осмелилась сказать такое.

Её дверь оказалась заперта. Ни на шёпот, ни на деликатные постукивания никто не отозвался.

Альбрехт вернулся в комнату и не смыкал глаз до рассвета, хотя уже не помнил про холод. Он представлял себе разговор с Альмой. Она то казалась нестерпимо родной, то пугала до дрожи.

Наутро появился Людвиг — с рассечённой кожей под глазом, бледный и злой.

— Что это? — спросил Альбрехт.

Тот поморщился:

— Да сучок, чёрт его возьми!

— Он, видимо, вырос на каком-нибудь столе в таверне или вообще на чьём-нибудь кулаке?

— Не до шуток, Фромбергер, — отрезал тот. — Заметили меня. Пришлось убегать через лес. Теперь мне нельзя туда ходить, пойдёшь ты.

— Куда... ходить? — опешил Альбрехт.

— Куда-куда... Ты что, дурак совсем, не видишь, чем мы занимаемся?

— Вижу, — упавшим голосом ответил несчастный студиозус. — Так куда мне идти?

— Придёшь к оружейнику на Вартбургскую аллею. Скажешь, что от Башмака, — хмуро напутствовал товарища Людвиг, — возьмёшь свёрток и отнесёшь на Домштрассе. У пятого номера есть таверна в подвальчике, там будет сидеть дед в зелёной шляпе. Ему скажешь: «Что-то кукушки в лесу раскуковались», он ответит: «Видать, лето будет жарким». Отдашь ему, посидишь немного после того, как он уйдёт, и возвращайся. Где дом оружейника, надеюсь, помнишь. Я тебе два раза показывал.

— А листки брать? — спросил Альбрехт.

— Не до листков теперь, — Людвиг совсем помрачнел. Хотел что-то добавить, но передумал.

Чувствуя в животе неприятный холодок, Фромбергер бодрым шагом вышел за ворота замка и начал спускаться по короткой тропе в город. Он торопился выполнить поручение товарища, стремясь как можно скорее объясниться с Альмой. Теперь ему казалось: он не сможет жить без неё.

Раннее весеннее утро встретило его знобкой сыростью. Вот и толстые липы Вартбургской аллеи. Молодые листики окутывали чёрные витиеватые стволы, подобно облачкам. Птичий щебет немного поутих. Видно, некоторые пернатые уже начали вить гнезда. Альбрехт впервые задумался о собственном доме. С Альмой. Она бы рисовала, он бы... а что бы он делал помимо Лютера? Даже хлеб печь, как отец, не научился. Вся эта чудесная жизнь у курфюрста призрачна, как роскошные дворцы фата-морганы. Ведь Лютер вне закона. Император Карл приговорил его к смерти, а курфюрст... насколько хватит его могущества противостоять верховной власти, если профессора всё же найдут?

Вартбургская аллея оказалась нескончаемой. Интересно, почему Альбрехт считал её короткой? И в какой её части, хоть примерно, искать дом оружейника? В их редкие прогулки по Айзенаху Людвиг столько всего показывал!

Побродив туда-сюда без всякого успеха, Фромбергер спросил прохожего: где на аллее находится дом оружейника?

— Какого из них? — тот оказался словоохотлив. — Если Конрад, ружейный мастер, то ещё шагать и шагать. Если Ганс-доспешник — вон за спиной у тебя дом с пристройками. Ну а если Иоганн Михель, ложевщик, нужен — иди в сторону герцогского замка. Там слева увидишь забор с диковинной ковкой — то ли ветки, то ли змеи. Он самый и есть.

Ситуация выходила нелепейшая. Имени в памяти не всплывало. То ли студиозус забыл его, то ли ему действительно не говорили. Не желая выглядеть глупцом, он вернулся в замок курфюрста и сказал товарищу:

— Не было дома твоего оружейника.

Тот выпучил глаза:

— Как не было? Что тебе сказали?

— Сказали: его нету.

Людвиг подозрительно прищурился:

— Вот как? И кто же сказал?

— Ну... женщина какая-то...

Лицо Людвига потемнело.

— Женщина, говоришь? И как же она выглядела?

— Такая... как это сказать... — Альбрехт запутался.

— Фромбергер, — устало сказал Людвиг, — там не могло быть бабы. Даже если бы она забрела в оружейную мастерскую, ей никто бы не позволил отвечать посетителям. Зачем ты врёшь? Ты решил нас выдать? Думаешь, курфюрст тебе дворянство пожалует? Не надейся. А вот жизнь спокойная для тебя закончится. Я уж позабочусь! У меня, знаешь ли...

— Нет, нет! — перебил Альбрехт. — Ты не то подумал... я адрес забыл и хотел...

Товарищ, всплеснув руками, покатился со смеху:

— Ха-ха-ха! Ну и осёл ты, Фромбергер! Хорошо, что признался, — добавил он, резко становясь серьёзным, — а то несдобровать бы тебе.

— Хватит пугать, — поморщился Альбрехт, — говори имя мастера и адрес.

Уходя, он снова подошёл к Альминой двери и поскрёбся. Ответом была тишина.

Второй раз он шагал по Вартбургской аллее с ещё более неприятным холодком в животе. Теперь он точно знал не только куда идти, но и зачем нужен его визит. Радости это не доставляло. Три седельных пистолета, которые он заберёт у оружейника и передаст деду в зелёной шляпе, должны сыграть важную роль в готовящемся восстании. Где оно готовится — Людвиг умолчал, зато подробно расписал сигнальные огни, с помощью которых крестьяне узнают о начале сборов. После того как они зажгутся — ничего уже не остановишь, и в одном, стратегически важном месте, отряд останется с вилами и серпами, без нормального оружия.