История болезни Эрла Леонарда Феррала [Нелсона] после поимки «Гориллы» была передана канадским властям, благодаря чему сохранилась в полном объёме и ныне хорошо известна. О некоторых её деталях, представляющих интерес, имеет смысл упомянуть.

После более чем 3-недельного обследования 5 июля 1921 г. Эрлу был поставлен официальный диагноз «конституционный психопат со вспышками психоза» («constitutional psychopath with outbreaks of psychosis»). Поскольку у пациента был выявлен сифилис, в больнице его стали лечить сальварсаном – препаратом на основе мышьяка. Сальварсан вводился внутримышечно и являлся чрезвычайно токсичным, к его приёму были очень чувствительны люди с больными почками, подверженные аллергиям и иные категории больных. Впрочем, и вполне здоровые люди тоже переносили эту лечебную отраву плохо.

Уже первая инъекция, введенная Эрлу Нелсону 13 июня, плохо отразилась на его состоянии – больного сильно тошнило, он пережил состояние крайней слабости. Не желая терпеть крайне болезненное лечение, Нелсон на следующий день предпринял неудачную попытку побега и… после этого его поместили в «ограничители». Попросту говоря, в кандалы.

Пациент притих, но не смирился. Эрл стал готовить побег. 1 ноября 1921 г. администрация больницы обнаружила в его вещах кусок проволоки в виде отвёртки. Тогда же было установлено, что пациент вступил в сговор с несколькими другими опасными больными – некими Гэри, Хатчинсоном, Старком, Сешнсом и Рейнольдсом, в числе которых были убийцы – с целью организации побега. Судя по всему, к Эрлу были применены меры жёсткого дисциплинарного воздействия, хотя никаких записей на сей счёт в документах, связанных с его пребыванием в больнице в Напе, не имеется.

Но нам известно, что после инцидента 1 ноября Эрл неожиданно исправился и на протяжении длительного срока никаких замечаний по дисциплине не получал. Он перестал жаловаться на режим, «с удовольствием получал назначенное лечение» и при этом в истории болезни отмечается «отличная физическая форма» пациента.

В конце года Эрл заявил лечащему врачу, что на Рождество 1921 г. испытал перерождение, вернулся к Вере и жалеет о своих прежних поступках. К этим словам можно относиться по-разному – можно верить, а можно – нет. Психиатры хорошо знают, что существует категория больных, стремящихся симулировать позитивную динамику лечения при отсутствии этой самой динамики.

Во всяком случае, Эрлу тогда никто не поверил и он продолжал оставаться в психиатрической лечебнице под строгим надзором.

Может показаться удивительным, но в первой половине XX столетия в стране «торжествующей демократии» права тюремных узников и пациентов психиатрических лечебниц не регулировались федеральным законодательством и потому в учреждениях, где содержались эти категории граждан, царил страшный произвол. Страшный – это не преувеличение и не метафора, этот эпитет следует понимать буквально. Тюремные узники и душевнобольные фактически являлись рабами и воспринимались таковыми окружающими. В публикациях тех лет можно найти массу материалов о пытках лиц этой категории и их неправомерном содержании в кандалах.

В марте 1922 г. было зафиксировано резкое ухудшение здоровья пациента – из-за плохой переносимости сальварсана он оказался прикован к постели. При этом лечение нужного эффекта не давало – сифилис не отступал и дозу лекарства приходилось увеличивать. Мы можем не сомневаться, что Эрл в те весенние дни сильно страдал.

В октябре 1922 г. персонал больницы установил, что Эрл готовился к побегу, в его вещах найдена пил. После этого пациента поместили в камеру во всём аналогичную тюремной.

Больной долгое время симулировал улучшение и позитивную динамику, но в конце концов ему это надоело и начиная с января Эрл вернулся к своему естественному состоянию. Он начал скандалить, принялся настаивать на том, что не сумасшедший и подлежит освобождению, стал жаловаться на отсутствие сна. В период с января по апрель 1923 г. предпринял 4 неудачных попытки побега. К пациенту вновь применены жёсткого дисциплинарного характера [кандалы, длительное обездвиживание].

Эрл на некоторое время присмирел. Но в июле он перешёл к новой тактике, надо сказать, довольно смешной и неумной. Больной принялся шантажировать администрацию отказом от помощи другим больным и отказом от лечения. И то, и другое выглядело одинаково глупо. Дело заключалось в том, что возможность помогать другим больным являлась привилегией и объективно была намного полезнее самому Эрлу, нежели администрации. А угроза отказаться от лечения вообще выглядела смехотворно по той причине, что лечение пациента в госпитале отнюдь не являлось добровольным и его согласие или желание никого не интересовало. Не хочешь принимать лекарство – будешь получать его принудительно, вот и всё!

Свой бестолковый шантаж Эрл подкрепил требованием разрешить ему гулять в «переднем» дворе госпиталя, где не было строгой охраны и, разумеется, никто это требование выполнять не стал. Летом того же года в истории болезни Эрла Нелсона появилась запись, гласившая, что «больной имеет плохую репутацию». Имелась в виду репутация не только среди медицинского персонала, но и среди других пациентов госпиталя. Обычно такая запись означала, что больной являлся источником проблем для других больных, например, в случае их запугивания, принуждения к сексу и т. п.

2 ноября 1923 года Эрл совершил-таки успешный побег! Очутившись на воле, он вполне ожидаемо прибежал к тётушке Лили, та его накормила, одела в костюм мужа и отправила с глаз долой, сказав, что его станут искать в её доме. Эрл согласился с этой здравой мыслью и отправился гулять. Тётушка ту же сняла телефонную трубку и позвонила в госпитал. Через день – 4 ноября – полицейские поймали Эрла на улице и водворили обратно в лечебницу в Напе.

На этом история болезни, переданная канадским властям обрывалась. Эрл Леонард Нелсон оставался в госпитале до 10 марта 1925 г., то есть ещё 16 месяцев, но история болезни не содержит никакой информации о том, что же происходило с пациентом на протяжении этого весьма немалого срока. Понятно, что ничего хорошего Эрла по возвращении в госпиталь не ожидало. Видимо, последовало ужесточение режима пребывания, наложение каких-то очень строгих мер дисциплинарного воздействия – обо всём этом мы можем только догадываться. Удаление из истории болезни записей за период с 4 ноября 1923 г. по 10 марта 1925 г. означает, что госпитальная администрация не сочла возможным предать огласке этот материал.

Но из показаний, данных Мэри Феррал, женой Эрла, канадской прокуратуре нам известно, что в ноябре 1924 г. ей была предоставлена возможность навестить мужа. Мэри нашла его слабым, меланхоличным, пребывавшим в глубокой депрессии. Эрл заявил, что не находит в себе сил, чтобы жить, и перережет вены, едва получит такую возможность.

И потому очень неожиданно выглядит последняя запись в истории болезни, относившаяся к 10 марта 1925 г.: «Выписан ввиду улучшения состояния» («Discharged as improved.»). В чём выразилось улучшение состояния Эрла и имело ли оно место в действительности – то нам неведомо, точнее, никому неведомо. Этого, скорее всего, не знал и сам автор.

Похоже, что врачи отчаялись подкорректировать больного и решили предоставить его судьбу естественному ходу событий.

Однако, дело о нападении на Мэри Саммерс официально оставалось незакрытым. В принципе, Эрла Нелсона, как якобы излечившегося, можно было отдать под суд, но… до суда дело не дошло. Верховный суд Калифорнии по прошению адвоката Эрла посчитал недопустимым судить последнего на основании обвинительного заключения, подготовленного в 1921 году. Окружная прокуратура подготовкой нового обвинения себя утруждать не стала и преследование Эрла Феррала формально было прекращено 13 июня 1925 года за истечением срока давности.

Учитывая то, какие последствия имело это решение, остаётся лишь сожалеть о продемонстрированном окружной прокуратурой формализме. Если бы Эрла Нелсона летом 1925 г. отправили бы за решётку годков, эдак, на 10, то сколько людей остались бы живы!

Последний раз жена и тётя Эрла Нелсона видели его в октябре 1925 г. Что с ним происходило далее они не знали. Но канадской прокуратуре при поддержке калифорнийских полицейских удалось отыскать человека, у которого Эрл работал садовником в первой половине 1926 г. Свидетель этот, занимавшейся книготорговлей и постоянно пребывавший в разъездах, мало что мог сказать о работнике, поскольку с Эрлом преимущественно общалась его жена. Последняя тоже ничего ценного или интересного обвинению не поведала, но отметила, что поведение Эрла было не без странностей. Тот иногда начинал разговаривать сам с собою, однажды уселся