— А, — поняла она, улыбнулась. Спасибо, — и, забыв, что очередь, убежала в подсобку.

— И что все это?! — взорвалась очередь.

Девушка вернулась, в руках обрезанная пластиковая бутылка с водой, в бутылке тюльпаны. Девушка улыбалась, цветы поставила возле кассы, и повеселев:

— Говорите, что вам.

— Молоко, я же вам говорила, — уже все понимая, без раздражения повторила женщина.

Не оборачиваясь, Сингапур вышел на улицу, шел быстро, руки в карманы, воротник до затылка; ветер, дождь… Все равно, трус, — кольнуло под дых.

— Ха, — сразу, не дожидаясь, когда свернет желудок, выдохнул он. — Пусть трус, — вслух шептал он. — но она улыбалась, она не будет теперь ненавидеть. А я — пусть, я буду; я буду трус. — Он сел в автобус и поехал домой.

Дома не стало легче, дома хуже стало. Дома за шкафом стояла картина, закрашенная, замазанная.

— И денег нет, — заключил он, лег на диван.

Зазвонил телефон, он снял трубку.

— Здравствуй, мама, — сказал он. — Все нормально. Да, у меня все хорошо. В институте? Отлично все, и хвосты доздал, да, нормально все. Проблемы у меня? С чего ты взяла? Материнское чутье? Мама, я же говорю тебе, все хорошо, не волнуйся. Нет, не зайду сегодня, дел много, курсовую надо делать, да и вообще. На днях зайду. И ко мне не надо заходить… В квартире у меня чисто. Я вот только сегодня уборку сделал… да, даже полы помыл. Не вру я, я вообще никогда не вру. Ну, все, мама, пока… я тебя тоже люблю, — он повесил трубку, повалился на диван и зарылся головой в одеяло.

— Трус, — вырвалось невольно. — Трус. — И он уже яростно пинал, бил головой об стену, крошил челюсть этому с куполами и с кефиром, и кефиром поливал его — вот как надо было! Вот как по-мужски. — Трус, — шептал он, все туже пеленая себя в одеяло. Вскоре он не заметил, как уснул.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Эти два дня только и разговоров было, что о погоде. На город рухнуло лето. Оно не пришло, оно рухнуло в один день. Еще ночью был холод, дождь, ветер… И лето. В два дня оно высушило город, как невидимой губкой прошлось по улицам, забрав последние лужи, даже в парках не осталось сырой земли. Город не готов был к этому. Все ждали весны, мягкой, раздевающей любовно, по-чуть-чуть… Сперва — плащ, так, невинно, с одного плечика, с другого, и оставить в прихожей; и свитерок — медленно, потянувшись всем телом и… легко… на диван; и юбочку, еле касаясь… до колен… и выше… и конечно, сапожки — молнию негромко — в-в-вжик, и с пяточки, а потом так, отбросить их невзначай… И чуть ступая, мягко, в прозрачном платьице, до одури насладившись весной — в лето… Все ждали весны, готовились, как к первому свиданию — доверчиво и наивно. Лето раздело город, грубо и бесцеремонно, без всей этой романтики, без охов и вздохов посрывало плащи и джинсы, как чужой дядя. Пьяный и выебанный в осоловелой одури, Город, истекая потливой слюной, непривычно, с голодностью щурился от белых голых ляжек и топиков, плотно обтягивающих сиськи. Не готов был Город, не этого он ждал.

Девчонок было не узнавать. Все, все, ВСЕ, они казались восточными красавицами, и они, как специально, как издеваясь, даже те, которым по определенным причинам не следовало бы, которые если бы весна и по чуть-чуть… и так, невзначай… Словом, все, как одна в тесненьких маечках-топиках и в как бы приспущенных, только на бедрах… Животики голенькие, пупочки… и сорвать бы эти зубами с бедер джинсы! Девчонки, как издевались, парни же пухли от пива и от этих… голеньких животиков слюной давились.

В голове не укладывалось, что еще вчера был дождь и холод, была осень, нет, конечно весна, точнее, зима — ведь снег, ветер, сугробы… и дождь… И лето. Рехнуться можно. Только и разговоров было в эти два дня, что о погоде; писали в газетах, говорили по телевидению, радио, говорили в магазинах, на улице, в автобусах, говорили, говорили, говорили, стращали, пугали, удивлялись и р-радовались. Пусть катаклизмы и катастрофы, пусть цунами и землетрясения, зато зима сдохла! достала всех зима, достал снег. Лето раздело город, и город стонал от жары и счастья. Желто-зеленый, розовый, пусть оранжевый, только не черный, только не серый, только не коричневый. Город звенел в цвете, город слепил глаза… какая тут учеба; с утра, только собравшись перед первой парой, парни… в упор не видели института, только пивные ларьки и магазины. И на пляж, или в парк, или… да хоть во дворы. В эти два дня на лекциях были только преподаватели да редкие умники, все нормальные студенты пили пиво, много — как президент в телевизоре. Тем более что батареи грели по-зимнему, и в аудиториях, впрочем, как и в каждой квартире, стояла нестерпимая духота, само лето заставляло прогуливать и прохлаждаться с пивом, что большинство с удовольствием и делали. Настроение — что надо! Пляж, солнце, девочки в бикини, бледненькие, красненькие, но разве это главное, главное — голенькие. Вода холодная; парни лежали на горячем песке и наслаждались. Гена только сидел смурной и пил много и молча.

— Забудь, Гена, забей! — утешали его.

— Женюсь, — вдруг выдал он. Все разом глянули на него. — На Кристине женюсь, — повторил он. — Сейчас пойду и женюсь.

— Ну, давай, женись, напьемси-и! — подмигивали ему. Он, и, правда, поднялся и, как был в трусах, уверенно, но не совсем твердо зашагал с пляжа. — Штаны надень, жених! — Гена не обиделся, смутился, вернулся, надел штаны, рубашку и, махнув на прощанье, зашагал с пляжа.

— До первого мента, — заметил кто-то со знанием.

Тема была любопытная. Только представили Гену и Кристину под венцом. Грешно, конечно, но образ этот показался забавным. Кто-то даже не без иронии заметил:

— Прикиньте, а как она скажет «да»?

— Кивнет.

— Вообще-то, жутковато, — кто-то серьезно представил себе эту сцену.

— Слушайте, пацаны, — до кого-то дошло. — А спать он с ней как будет? В смысле… вы понимаете.

В каком смысле спать — понимали все. Понимали, но представить боялись.

— Начинаю представлять, что Гена — извращенец, — заметил кто-то, и кто-то согласился: — Видать, да.

И никого уже не интересовало, кивнет она или еще как-нибудь… Гена извращенец — вот что заинтересовало парней.

— Нет, пацаны, ерунда все это, не женится он, — кто-то не верил. Не женится он.

— А если?

— Тогда спать с ней не будет…

— Да с чего