небольшим розовым кустом, когда профессор спустился на его хвост, и это разозлило его, что было вполне естественно. Я бы сам разозлился, если бы был на его месте. Будучи вне себя от ярости, Томми показал свой характер несколькими завываниями, а затем он прыгнул на плечо профессора, где он остановился ровно на столько, чтобы дать ему пару хороших ударов по каждой щеке, от которых пошла кровь, а затем он перелез через забор в поисках тихого места, где он мог бы привести в порядок свой хвост. Я подошел к профессору, чтобы посочувствовать ему, пока он вытирал кровь со своего лица, но он крикнул мне, чтобы я не подносил к нему мою сигару, потому что газ утекал и мог произойти взрыв. Я мог видеть, что его размер быстро уменьшался, и через некоторое время весь газ вышел через полдюжины отверстий, которые кошачьи когти проделали в рубашке, и профессор смог ходить как обычный христианин.

– Я больше ничего не могу сделать, – сказал Ван Вагенер, – пока не заделаю дыры в своей рубашке.

А потом он использовал много научных выражений о кошках вообще, что было простительно в данных обстоятельствах.

Я сказал ему, что Томми был одним из солидных котов Нью-Берлинополисвилля и пользовался всеобщим уважением. Что касается того, что он разозлился, когда ученый человек со свинцовыми подошвами приземлился ему на хвост, то это можно понять по-человечески, и он не должен винить за это кошку.

– Я виню его не столько за то, что он разозлился, – сказал Ван Вагенер, – сколько за то, что он не проявляет никакого интереса к науке. Но так бывает только с кошкой. Любая кошка скорее испортит эксперимент, чем нет. Мой друг, который много занимается вивисекцией, говорит мне, что у него больше проблем с кошками, чем с любыми другими животными. Однако теперь дело сделано, и нет смысла говорить что-либо еще. Я думаю, вы признаете, что мой эксперимент удался на славу?

– Я признаю, – сказал я, – что любая армия в мире убежала бы от врага, приближающегося в таком же образе, в каком вы ходили вокруг моего двора.

– Подождите, пока у меня не появиться немного больше опыта, – сказал профессор. – У меня в рубашке было недостаточно газа, а мои ботинки были недостаточно тяжелыми. Когда я узнаю точное количество газа, которое я должен использовать, и точный вес, который нужно прикрепить к моим ногам, все, что будет необходимо, – это практика. Я осмелюсь сказать, что примерно через три дня потренировавшись, я смогу ходить со скоростью тридцать миль в час, совершенно устойчиво и без малейшей опасности несчастного случая. Завтра, примерно в этот же час, я вернусь сюда с починенной рубашкой и всем готовым для последнего и убедительного эксперимента. Я надеюсь, у вас хватит ума запереть этого отвратительного кота, потому что я не могу обещать успеха ни в одном эксперименте, если это чудовище будет под рукой.

– Хорошо, – сказал я, – кот будет заперт. Но я хочу спросить вас, что произойдет, когда ваша армия пройдет маршем по стране в рубашках, надутых газом? Кошки ужасно распространены, и если армия наступит кошке на хвост, начнется паника, которая будет хуже поражения.

Ван Вагенер не снизошел до того, чтобы ответить мне, но он вышел из моего двора с корзиной в руке и сиянием триумфа на лице, что показалось мне немного преждевременным ввиду всех фактов.

Что ж! На следующий день профессор появился в тот же час в самом лучшем расположении духа. На этот раз у него были сверхтяжелые свинцовые гири для ног, и когда все было готово, я включил подачу газа для него, пока он не решил, что его вес уменьшился примерно до трети от того, что было обычно. Затем он дал мне слово выключить газ, а сам пошел через двор. Его походка была лишь немного пьянее на вид, чем накануне, но он, безусловно, поднимался над землей с огромной скоростью. Каждый раз, когда его ноги касались земли, он подпрыгивал примерно на десять футов в воздух и снова опускался за добрых тридцать футов от того места, откуда стартовал. Он преодолел весь двор, который составлял целых пятьсот футов, в мгновение ока, и, когда он проходил мимо меня на обратном пути, он был так взволнован, что попытался хлопать ногами и кукарекать, как петух. Я не говорю, что это было вполне достойно респектабельного ученого, но следует учитывать настроение изобретателя, который обнаружил, что его изобретение работает. Но профессор совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда попытался хлопнуть ногами вместе. При этом одна из его свинцовых подошв, которая была завязана самим профессором каким-то слабым узлом, отвалилась, и Ван Вагенер взлетел в воздух, как подстреленный.

Я видел, как он пытался дотянуться до запорного крана, который перекрывал подачу газа из его рубашки, но он не мог его найти, и это не принесло бы ему никакой пользы, если бы он его нашел. В чем нуждалась эта рубашка, так это в каком-то предохранительном клапане для выпуска газа в случае аварии, но Ван Вагенер не снабдил ее каким-либо подобным клапаном. Без своей свинцовой подошвы он был значительно легче атмосферы, и, следовательно, ничто не могло помешать ему подняться. С юга дул легкий ветерок, и поскольку Ван Вагенер медленно поднимался и, казалось, дрейфовал в сторону густо застроенной части города, я надеялся, что он сможет уцепиться за какое-нибудь здание и продержаться, пока кто-нибудь не придет ему на помощь. Он не сказал ни слова, пока плыл вверх, но я готов поспорить, что он многое бы отдал, если бы кошка могла прыгнуть на него с крыши дома и проколоть его одежду. Я крикнул ему, чтобы он сохранял хладнокровие, что легче всего сказать человеку, попавшему в затруднительное положение, но он просто улыбнулся покорной улыбкой и исчез за домом.

Я выбежал из парадной двери и погнался за профессором, не спуская с него глаз, как моряк не спускает глаз с человека, который упал за борт, хотя не было никакой возможности послать за ним спасательную шлюпку или, если уж на то пошло, спасательный шар. Он плыл на высоте примерно пятидесяти футов, и вскоре я увидел, что он направляется прямо к пресвитерианской церкви.

Сама церковь была всего около тридцати футов высотой от земли до крыши, но у нее был шпиль, который достигал доброй сотни футов в высоту, хотя и не выглядел таковым. На самом деле это выглядело