– Если ты хотела покончить с собой, то он скорее нарушил твои планы. Или ты говоришь о каком-то другом спасении?

– Да, я имела в виду не только тот прыжок с моста, я имела в виду скорее глобальный смысл этого слова. Благодаря Вадиму мне расхотелось сводить счеты с жизнью. Понимаешь? Отпала такая необходимость.

Я понимала не очень хорошо. Вернее, смутная догадка мелькнула в мозгу, но не успела до конца сформироваться. Алина же тем временем продолжала:

– Наверное, тебя интересует, как именно нормальная с виду девушка, из хорошей семьи, получившая хорошее образование и не имеющая психических расстройств, вступила в банду? Не знаю, поймешь ли ты, но я просто была с Вадимом, во всех смыслах этого слова. И если это означало грабить ювелирные лавки или трясти деньги с толстосумов, то так тому и быть.

– Вы вместе с четырнадцати лет? Со времени знакомства? – вырвались у меня один за другим вопросы. Разумеется, я не собиралась продолжать свою мысль. Но все было понятно и без слов. Ведь если молодой человек вступает в интимную связь с несовершеннолетней, юной девочкой, и к этому прибавляется благодарность за спасение, логично, что у нее сформировалась некая зависимость. И становятся понятны ее привязанность и готовность подчиняться. И идти буквально на все. Но если основываться на рассказе Генки, Алина не просто подчинялась, она участвовала в насилии над девушками, более того, брала инициативу в свои руки. Значит, здесь что-то не так!

– Ты имеешь в виду секс? – Судя по тону, Алина слегка растерялась.

– Да, наверное. Прости за этот вопрос, похоже, я не должна была лезть с этим и поднимать такую тему.

– Ты ошибаешься, Женя. То есть твой вопрос вполне в рамках сегодняшнего откровенного разговора. Но все было совсем не так! Вадим человек с понятиями и не стал бы приставать к ребенку. И вообще в этом плане он никогда на меня не давил.

– Ладно. То есть сейчас ты хочешь сказать что именно?

– Секс никогда не был мне особо интересен. Это скорее форма обладания или подчинения, я не нахожу в нем удовольствия. Допускаю, что его находят другие, но не понимаю этого. И Вадим всегда с пониманием относился к моей позиции. И проявил в отношениях со мной терпение и такт.

– Подождал, пока вырастешь?

– И повзрослею, и созрею морально, и решусь на такой шаг. Повторюсь: он никогда на меня не давил.

– А кто первый придумал насиловать заложниц? То есть я имею в виду, если твой Вадим был главным, а кроме того, как ты говоришь, был человеком сдержанным и волевым, инициатива не должна была исходить от него. Разве нет?

– Честно говоря, я не совсем хорошо это помню. Вернее, большинство случаев, включая самые первые, без моего присутствия происходили. Кажется, тогда все напились, чтобы отметить успешное дело. Я ушла в свою комнату и уснула. И был один парень, Захар, его потом при штурме полицейские пристрелили, он, что называется, был вечно озабоченным. Знаешь, взгляд такой неприятный, пристальный, тяжелый, глазки сальные постоянно прищурены, и улыбочка глумливая с лица никогда не сходит. Неприятный тип, пугающий, я с ним практически не общалась никогда. Думаю, это он подбил парней в первый раз. А может, и в последующие тоже, люди в состоянии сильного подпития обычно легко идут на поводу чужих или своих низменных инстинктов.

– А убивал потом тоже тот парень?

– Я не знаю, может, сначала он. А может быть, это произошло случайно в первый раз. А после кто-то из главных убивал, Вадим или Александр. Они же и тела сами прятали, сочли, что так для них безопасней будет. А я правда не участвовала в убийствах! Не посылала родителям записи и ничего не снимала на камеру, она находилась на штативе все время. И если бы запись кто-то потрудился проанализировать, всем стало бы ясно, что съемка идет постоянно с одного ракурса. Но дело вовсе не в этом.

– А в чем?

– На паре записей действительно есть мой голос. И я действительно говорила все те вещи, провоцировала парней на большую жестокость. И если сейчас ты спросишь, зачем, я не смогу тебе объяснить.

– Может быть, тебя тоже спровоцировали? Люди, например, алкоголь или наркотики?

– От алкоголя я сразу же засыпаю, едва успеваю до кровати добраться. А наркотиков никогда не принимала, ни разу в жизни. И, говоря откровенно, мне сложно объяснить, что это было. На меня словно нашло возбуждение, дикое и неконтролируемое. Опьяняющий прилив силы и злости. Я будто разделилась на две половины, одна из которых испытывала ужас и отвращение, а другая – много разных, смешанных между собою чувств. Здесь были возбуждение, злость, радость и желание причинить боль, как можно больше боли. Они реагировали на мои слова, откликались и возбуждались, а я где-то в глубине души испытывала страшное ликование. Это было словно экстаз, необъяснимый и оттого пугающий.

Алина продолжала говорить, чтобы пояснить или как-то оправдать свои действия. А я слушала ее, что называется, вполуха и размышляла. Несколько лет назад в стремлении повысить свою квалификацию я начала изучать психологию. То есть не то чтобы изучать, но увлеченно читать статьи по психологии, психиатрии и судебной медицине. И сейчас я находила в рассказе молодой девушки некие соответствия, которые позволяли провести аналогии и даже сделать выводы. В мою теорию укладывалось буквально все в ее исповеди. И ничем не объяснимое желание юной девочки покончить с собой, и странный неожиданный прилив агрессии и жестокости, направленный на таких же юных и привлекательных девушек, и все остальное.

– Алина, скажи, пожалуйста, ты в детстве подвергалась домашнему насилию?

– Какого характера? – испуганно выдохнула она.

– Сексуального. Ты прости меня за этот вопрос, но это может сразу расставить все точки над «i» и многое прояснить.

Некоторое время Алина молчала, ее дыхание стало нервным, коротким и прерывистым, как во время быстрой ходьбы или даже бега. А еще с чего-то подобного обычно начинается паническая атака.

– Только не надо нервничать. И если об этом слишком тяжело говорить, не нужно подробностей. Мне уже все понятно по твоей реакции. Так что успокойся, помни, что теперь ты в безопасности. Здесь, со мной,