все валилось из рук. Не помог даже разговор с Фабианом, который, воодушевленный словами Каэтана, был счастлив и болтал без умолку. Казалось, о Душане он вовсе забыл, а я не стала напоминать. В конце концов, к нему это не имело никакого отношения, и видеть брата таким было настолько же радостно… насколько горестно понимать, что произойдет завтра.

В семье, где после смерти отца мы с Фабианом стали чужими, я не видела ни тепла, ни любви. Меня пытались поддеть, задеть побольнее, но, к счастью, я быстро научилась огрызаться и ставить всех на место. Нет, родными ни со Стеллой, ни с Арлеттой, ни с Душаном мы не стали, но все равно мысль о его казни выворачивала меня наизнанку. Даже несмотря на то, что он собирался сделать.

Наверное, многие посчитали бы меня глупой, но все внутри противилось такому исходу. Именно поэтому я засыпала с тяжелыми мыслями, а проснулась уже спустя пару часов в холодном поту. Мне снилась мама. Она звала меня из темноты, пытаясь растопить ее солнечным светом, и просила остановить то, что должно случиться.

Надо ли говорить, что утро у меня началось не с завтрака? Нет, завтрак мне принесли, только оценить его я не смогла. попробовав кусочек аппетитных, умопомрачительно пахнущих блинчиков, я с трудом удержала этот кусочек в желудке и от дальнейших попыток благоразумно отказалась. И к Фабиану не пошла, понимая, что просто испорчу ему и Дороте настроение.

Сидеть у себя тоже не могла, а с каждой минутой, приближающей так называемое правосудие, меня начинало все больше потряхивать. Поэтому я отправилась бродить по замку. Разумеется, в сопровождении стражников. Сама не понимала, куда иду, хотелось делать хоть что-то, идти хоть куда-то, а еще лучше – бежать. Только от себя не убежишь… Интерьеры Эрнхейма проплывали перед глазами, сменяясь один другим и тут же растворяясь в липком полузабытьи, в каком я провела полночи после сна о маме.

Не знаю, сколько бы еще бродила по огромному роскошному и такому холодному замку, если бы в одной из галерей, щедрых на фамильные портреты Эртхардов, не столкнулась с фавориткой короля. Хелена, маркиза Ланге, сейчас выглядела не столь помпезно-возвышенной, как в первую нашу встречу. Парика, который тянулся вверх на несколько этажей прически, на ней не было, светлые волнистые волосы рассыпались по плечам. Светло-голубое платье подчеркивало хрупкость и утонченную снежную красоту этой женщины, и сейчас она показалась мне в разы моложе.

Увлеченная рассматриванием какого-то портрета, она не сразу нас заметила, а когда заметила, отвернулась. Я хотела последовать ее примеру – общения с недружелюбно настроенной фавориткой я бы сейчас не выдержала, но Хелена неожиданно окликнула:

– Ливия, подождите! Мы можем поговорить?

Оглушенная этой просьбой, я остановилась. Вместе со мной остановились и воины, ожидая моих действий. Убегать было невежливо, да и бежать мне, по сути, некуда, я уже поняла, что спрятаться от мыслей о Душане не получится. Поэтому, кивнув сопровождающим, я направилась к ней.

– Мы не были представлены, Ливия, но о вас знает весь Эрнхейм. А мне, пожалуй, лучше назвать свое имя, – она грустно улыбнулась. – Хелена.

– Просто Хелена? – слова сами сорвались с языка.

Она покачала головой.

– Маркиза Ланге. Была когда-то, но это было безумно давно. Сейчас я просто Хелена или фаворитка его величества. Других имен у меня нет.

Не дожидаясь ответа, она повернулась, указывая на портрет, на котором был изображен темноволосый мужчина. Отец Хьяртана! Я на мгновение лишилась дара речи, настолько очевидным было сходство, разве что портрет этого мужчины писали, когда он был уже в возрасте.

– Их величества Снежные никогда не спрашивают, они просто берут, что им нравится. То, чего желают. Так было всегда. – Хелена вновь перевела взгляд на меня. – Хьяртан приехал в гости к моему отцу, когда я только вышла на свой первый бал. Он меня захотел – и вот я здесь. Несмотря на то, что у меня был жених. Который меня любил. Которого любила я.

Я не нашлась, что ответить на ее откровения, а Хелена уже продолжала:

– Не думайте, что я сошла с ума, Ливия, или навязываюсь вам в подруги. Мне просто не с кем больше поговорить. Все, кто меня здесь окружает, тотчас донесут королю любое мое слово, даже те, кто притворяется друзьями. Я научилась выживать и быть как они, но… – Она кивнула в сторону высоких арочных дверей, пока закрытых. – Пройдемся?

По этому залу, портретной галерее, в самом деле можно было гулять. Мы вместе направились вдоль стены, женщины и мужчины с портретов взирали на нас снисходительно и свысока.

– Мы с Эггартом были знакомы с детства. Многие считали это детской привязанностью, которая, когда мы повзрослели, перешла во влюбленность, но… Я-то знаю, чем это было для меня. Я уверена, и для него. Когда его величество пожелал видеть меня своей, Эггарт не оставил попыток меня вернуть. Он поехал за мной в Эрнхейм и… лучше бы не приезжал. Нам не позволили даже увидеться, а спустя два месяца он погиб в битве с гротхэном. Оказался на передовой.

Хелена говорила тихо, будто каждое слово давалось ей с большим трудом, а закончив рассказ, замолчала, и эта давящая тишина упала между нами снежно-туманной завесой.

– Не думаю, что… – Я все же попыталась ее нарушить, но слова не желали подбираться. – Не думаю, что это сделали нарочно.

– О нет, это сделали нарочно. Его величество не любит делиться игрушками. – Она повернулась, и в глазах ее сверкнули злые слезы. – Не любит и не желает. Он избавляется от всех, кто, так или иначе, смеет взглянуть на любую его куклу.

То ли от ее тихой, звенящей ярости, то ли от моих собственных мыслей меня обожгло льдом изнутри. Обожгло и затрясло еще сильнее. То есть Душан изначально был обречен? Не потому, что пытался со мной сделать, а потому, что меня захотел его величество. Я сцепила и без того ледяные руки, чтобы они не задрожали у нее на глазах.

Тем временем мы дошли до конца галереи и повернули обратно. Воины безмолвными статуями стояли там, где я попросила их остаться, но было видно, что они не сводят с нас глаз.

– А ваш отец? – Я вдруг подумала о своем. Он бы ни за что не оставил меня так… в чертогах Снежного. И при мысли о том, что могло бы произойти тогда, мне стало еще холоднее.

– Отец… – Хелена горько усмехнулась, подтверждая мои сомнения. – А что он мог сделать? Пойти со своей маленькой армией на