Рекомендательное письмо однорукого Штерна привело Феликса в Сунгарскую академию Высокого Искусства, где на него посмотрели, сделали похожий вывод: «Перспектива есть» и отправили на кухню. Поскольку оплачивать обучение то ли пятого, то ли шестого сынули Вебер-старший не собирался, Феликсу пришлось не только учиться, но и работать. И лишь через два года, после того как его заметили скауты «Братьев Нури», Вебер смог уделять обучению всё свое время — он заключил контракт, обязавшись отслужить в частной армии братьев пять лет. На тот момент договор показался Феликсу приемлемым.

В общей сложности Вебер провел в Химмельсгартне восемь лет. Дважды уезжал — в армии братьев Нури было принято обкатывать новичков в боевых условиях, возвращался ожесточенным и продолжал обучение. Как именно его «обкатывали», не рассказывал, не хотел. Да и друзей, говоря откровенно, у мрачного вуленита не водилось.

Добившись титула бамбадира, Феликс покинул Химмельсгартн — так требовал контракт, — и долгих четыре года отрабатывал обучение в армии «Братьев Нури». Охранял торговые представительства и рудники на дальних планетах, сопровождал грузы и делал кое-что еще, о чем никому и никогда не рассказывал. Работал на совесть, потому что дал слово, однако продлевать контракт, несмотря на щедрое предложение, не стал. Ушел и забрал с собой четверых вуленитов, которым братья оплатили обучение только до уровня бамбини.

С тех пор Вебер числился вольным художником огнестрельного искусства и мечтал вернуться в Химмельсгартн, дабы попытаться стать бамбадао.

— Купите травы, добрый синьор.

— Не курю.

— Вы ведь вуленит, да? — парнишка прищурился на шляпу Вебера. — У меня есть замечательный порошок с вашей родины. Неужели вы не нюхаете?

— У меня насморк.

— А жигу жуете?

— Зубы берегу.

Назойливый парнишка начал раздражать. Феликса вообще раздражали произошедшие в Альбурге перемены. Раздражала бессильная полиция, раздражали борзеющие на глазах бандиты. Девки, бесстыдно предлагающие себя прямо на тротуарах — раньше они таились в переулках, орудующие среди бела дня грабители и толпы продающих наркоту подростков. Тихая и мирная Заграта катилась в тартарары, люди окунались в дерьмо, как в карнавал, и Феликс, который не раз и не два видел, чем заканчивается подобное «веселье», с трудом прятал раздражение под маской мрачного равнодушия.

— Пушка у вас хорошая, синьор вуленит. — Парнишка ткнул пальцем в «Трюкача», что ждал своего часа в поясной кобуре. — Продаете?

— Сдаю в аренду.

И без особой радости подумал, что ответил предельно честно.

— Хотите, сведу вас с нужными людьми, синьор вуленит? Меня зовут Белый Билли, и я всех здесь знаю.

— Значит, не всех, раз полез ко мне, — грубо оборвал мальчишку Вебер.

И вошел в главный зал «Радостной манявки», в пропахший бедовкой, пивом и блевотиной зал, ничем не отличающийся от десятков таких же, натыканных по всему Хуссу. Огляделся, привычно примечая наиболее опасных посетителей — компания менсалийцев азартно тискает податливых девочек, а несколько местных уголовников угрюмо звереют, готовясь к драке, — и прошел в дальний угол, где обосновался Форман.

— Все прошло нормально.

— Да.

Феликс опустился за столик и жестом показал дородной официантке, что заказывать ничего не будет. Та скорчила недовольную гримасу и отправилась к другим клиентам.

— Я не спросил, я отметил, — хмыкнул Форман. — Раз ты здесь и выглядишь не более мрачным, чем обычно, значит, все прошло хорошо.

— Клиент жив, утром улетел на Каату.

— Вот и славно. — Форман хлебнул пива. — Слышал, была перестрелка.

— Отработали гонорар, — коротко бросил Вебер. — Ничего особенного.

Как и любой вуленит, Феликс носил широкополую шляпу, тулью которой украшал кожаный ремешок с серебряными насечками. И, как и любой вуленит, Феликс сам решал, когда ее снимать. Обнажать голову в такой дыре, как «Радостная манявка», у него не было никакого желания, а потому лицо Вебера оставалось в тени, отчетливо был виден только длинный подбородок.

— Всегда завидовал твоей невозмутимости.

— Это врожденное.

Репутация у Формана, как и у любого другого криминального паука, была так себе. Человеком он считался подлым — Феликс не удивился бы, узнав, что банду Борова Суна на них натравил именно Форман, — однако другие в таком бизнесе не встречались. К тому же понятия «честь» и «честность» ушли на современной Заграте в такую глубокую тень, что казались Знаками Пустоты. Каждый сейчас думал только о себе.

— Ходят неясные слухи, что кто-то решил проверить на прочность королевское казначейство, — прозрачно намекнул Форман. — Ребятам не помешали бы опытные стрелки.

— Не слишком ли круто?

— Королевский поезд уже ограбили, почему бы не выпотрошить хранилище? — пожал плечами Форман. — Да и момент подходящий: Генрих увел в поход почти всю армию, а у полиции слишком много дел.

Полиция не справляется, потому что не знает, с чем справляться. Потому что вместо того, чтобы искать корень зла, пытается обрубать побеги.

— Ребятам нужно огневое прикрытие. — Форман вновь глотнул пива и закусил соленым орешком. — Обещают десять процентов.

— Будь у короля золото, он давно навел бы порядок, — хмуро ответил Вебер, наблюдая за тем, как к компании недовольных уголовников присоединяются еще несколько громил. Поддатые менсалийцы пока не понимали, что вокруг них сгущаются тучи. — А лезть в хранилище за бумажками глупо, их ценность падает с каждой минутой.

— Ты умный.

— И у меня есть принципы.

— Не грабить?

— Не наследить.

— Говорят, дело хорошо продумано.

— Не хочу портить репутацию из-за бесполезных ассигнаций.

— Да я и не настаиваю.

— Другая работа есть?

Пусть Форман и был подлым ублюдком, сейчас настало его время. Он опутал сетью осведомителей не только Альбург, но и весь север континента, проворачивал массу делишек и с каждого имел приличный процент. К Форману шли и темные личности, и честные богачи, от этих самых личностей спасающиеся, к Форману шли с проблемами любой сложности, среди которых порой попадались весьма неожиданные.

— Уберешь Большого Флима? — тихо спросил Форман.

Лишнее подтверждение тому, что Заграта катится в пропасть: уголовником такого уровня должны заниматься конкуренты или нетерпеливые наследники. В первом случае — громко, показательно, во втором — тихо, по-родственному. Теперь же судьбу Большого Флима решает обычный посредник, которому — при всем уважении к Форману — заниматься подобными делами не по чину. Сначала Вебер подумал, что его пытаются подставить, однако следующая фраза Формана подозрения рассеяла: