Западная желтая пресса не упускала случая уколоть «большевистского посла», смакуя непрекращающиеся «похождения» его бывшей супруги: Луиза выселена за неуплату из квартиры, миссис Брайант арестована за пьяный скандал, вдова Джона Рида выпрыгнула из окна лечебницы для алкоголиков и сломала ногу. И каждый раз Буллит отправлял круглые суммы в Париж для улаживания конфликтов с хозяйкой пансиона или оплату счетов из больницы. Писатель Сомерсет Моэм, знавший Луизу Брайант со времен русской революции, вывел ее под именем Софи Макдональд в романе «Острие бритвы»: потерявшая мужа и ребенка «американка на пособии» ведет беспорядочную жизнь в притонах Парижа, медленно убивая себя абсентом и наркотиками.

В июле 1935 года в Москве открылся VII конгресс Коммунистического Интернационала. Заседания проходили в Колонном зале Дома Союзов (некогда Благородного собрания), в бывшем бальном зале, описанном Пушкиным в «Евгении Онегине». Сталин появился в президиуме под своим портретом, но не выступал. Молотов со товарищи обеспечили предсказуемое согласие делегатов на все, что от них потребуется. Ежов, будущий «железный нарком», вместе с другими работниками НКВД, вошел в руководящий состав «Штаба всемирной пролетарской революции».

Узнав о готовящемся съезде, Буллит был вне себя и сделал заявление, что приезд американских коммунистов в Москву означает нарушение «джентльменского соглашения» между Литвиновым и Рузвельтом. Но американская делегация все-таки прибыла в Москву. Более того, секретарь компартии США Эрл Браудер и ее председатель Уильям Фостер были избраны в президиум конгресса. Буллит отправил резкую ноту в наркомат иностранных дел, обвиняя Кремль во вмешательстве в американские дела и пропаганде мировой революции. Ответ заместителя наркома Крестинского был очередным перлом большевистского этикета: советское правительство «не несет ответственности» за деятельность международного Интернационала, заседавшего в Москве.

8 июля 1935 года Буллит при встрече с Литвиновым спросил: «Верно ли, что открытие конгресса Коминтерна состоится в Москве 20 июля?» Улыбнувшись, нарком ответил: «Вы больше знаете о III Интернационале, чем я. Даже Сталин не знает этого». Один из видных советских дипломатов и разведчиков, сбежавших на Запад, Александр Бармин, писал: «Литвинов, как хороший картежник, всегда умудрялся сохранять некий ореол таинственности. В своих заграничных поездках после чисток он загадочно улыбался, и продолжал улыбаться даже тогда, когда его детям запретили сопровождать его, даже когда его жене запретили жить в Москве и отправили на Урал». Билл Буллит докладывал госсекретарю К. Халлу: «С советским министерством иностранных дел трудно вести переговоры, потому что в этом институте ложь — нормальное явление, а правда — ненормальное, и твой рассудок оскорбляется радостным притворством, что ты поверил лжи».

Вдалеке от крикливого съезда под надзором НКВД работали так называемые военно-политические курсы Коминтерна, на которых иностранных визитеров обучали приемам конспирации, тайнописи, шифровальному делу, средствам связи, теории и практике вооруженного восстания, тактике уличного боя, партизанскому делу. Буллит писал в госдепартамент, что руководитель Коминтерна Георгий Димитров, выступая в Москве, говорил, что «дело коммунизма лучше всего проводить через тактику троянского коня и настоящие коммунисты не должны считать для себя недостойным, если они в нужный момент прикинутся друзьями демократов, чтобы затем при удобном случае поставить этих демократов к стенке… Лояльность верующих правоверных коммунистов относится не к стране, гражданами которой они формально являются, но к своей вере и к Халифу этой веры».

Рузвельт, не желавший обострять отношения с Москвой (СССР рассматривался как перспективный торговый партнер и противовес Японии на Дальнем Востоке), отделался ироничным письмом: «С тех пор, как ты написал мне 3 августа, в новостях не было сообщений о насилии на вашем конгрессе, из чего я заключаю, что мне не придется посылать за тобой скорую помощь». Сохранились заметки нескольких чиновников госдепа на полях московских донесений Билла: «Я не думаю, что взгляды м-ра Буллита представляют какой-либо интерес» или «Никто сейчас не воспринимает Буллита всерьез».

За те годы, что Уильям Буллит был послом в Москве, Иосиф Сталин более его не принял. Все попытки Билла увидеться с ним оказывались тщетными. Верная сталинская тень, бесстрастный глава правительства Молотов, ссылаясь на занятость, также принимал его редко, причем сугубо официально, строго придерживаясь протокола. Это означало, что Сталин, добившись дипломатического признания, решил не торопиться с урегулированием советско-американских разногласий. В 1934 году СССР был принят в Лигу Наций. Москва получила большие кредиты в фашистских Германии и Италии. Через частные европейские и американские фирмы (зачастую в обход законов) Советам удавалось получать необходимое оборудование и технологии. В то же время Рузвельт завяз в собственных внутриполитических проблемах и не мог играть предназначавшуюся ему роль «полезного идиота» (ленинское определение либеральных политиков Запада).

Если в 1919 году русская миссия Буллита, предпринятая с лучшими намерениями, была провалена Вудро Вильсоном, то теперь усилия наладить по-настоящему дружеские связи с Советским Союзом отвергались его вождями. Соединенные Штаты рассматривались как враждебное капиталистическое государство, и, согласно советской точке зрения, отношения с ними строились через уродливую «стратегию и тактику мирового коммунизма». Отношение Сталина выразилось в письме Молотову в январе 1933 года: «Сегодня я читал раздел о международных делах. Вышло хорошо. Уверенно-пренебрежительный тон в отношении „великих держав“, вера в свои силы, деликатно-простой плевок в котел хорохорящихся „держав“, — очень хорошо. Пусть „кушают“…»

Билл Буллит не видел смысла своего дальнейшего пребывания в «королевстве кривых зеркал»; с начала 1936 года посол просит Вашингтон о своей отставке. Московские школьники звонко декламировали Маршака: «Сели в машину сердитые янки, хвост прищемили своей обезьянке».

Франклин Рузвельт объяснял изменение в настроении Буллита личными причинами: тоской по родине, плебейским окружением в Москве и разочарованием в том, что ему перекрыли доступ к кремлевской верхушке. Возвратившийся из очередного отпуска в советскую столицу Билл вновь писал президенту: «Москва оказалась хмурой, как я и ожидал». Попытки дипломата открыть американские консульства в Ленинграде и Владивостоке не увенчались успехом (хотя советские консульства, нашпигованные сотрудниками разведки, открылись в Нью-Йорке и Сан-Франциско). Более того, Буллиту вручили памятную записку НКИДа с указанием, что пределы действий консульской службы США (то есть выдачи паспортов, виз и прочих нотариальных действий) ограничены Москвой и Московской областью. В довершение ко всему Политбюро поручило Литвинову сообщить послу, что выбранный участок земли, обещанный Сталиным для строительства американского посольства, выделить невозможно. Буллит подвел грустный итог: «Атмосфера медового месяца рассеялась».

В январе 1936 года, просматривая газеты из Парижа и Нью-Йорка, Билл Буллит в последний раз увидел сообщение о своей бывшей супруге. Луиза Брайант, одинокая, опустившаяся и опустошенная, скончалась от инсульта в облезлой комнатке дешевого парижского отеля «Либерия». Билл оплатил похороны и долгое время скрывал от дочери случившееся.