Отдавая дань ушедшей молодости, Билл принес цветы к могиле Джона Рида — первого и наверняка последнего американца, захороненного у Кремлевской стены. Поступок Буллита не выглядел образцом политической корректности. При Сталине «Десять дней, которые потрясли мир» находились под запретом. Даже предисловие Ленина к книге изъяли из его очередного собрания сочинений и упрятали в спецхран. Но у истории нашлось место для иронии: брат первой жены Сталина А. Сванидзе в 1927 году дал своему первенцу имя Джонрид. Тезка американского романтика и сын «врага народа» пройдет сибирскую ссылку, но станет третьим мужем дочери Сталина Светланы.

Когда Уильям Буллит отошел от Кремлевской стены, сопровождавшие заметили слезы в его глазах. Представления дипломата о Советской России все еще отражали его радужные идеи о «рождении нового мира»: Билл, предки которого участвовали в двух великих революциях — американской и французской — по-прежнему смотрел на Россию с не меньшим энтузиазмом, чем в свое время кумир левой интеллигенции Рид.

Мудрецу Черчиллю приписывают фразу: «Кто не был социалистом в двадцать лет, у того нет сердца; но, кто им остался в тридцать лет, у того нет разума». Не все можно объяснить идеализмом молодости. «Социалистический эксперимент» и провозглашенные идеалы «равенства и братства» вызывали искреннюю симпатию интеллектуалов по обе стороны Атлантики. Побывавшие в те годы в СССР талантливые писатели и весьма проницательные люди — Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Теодор Драйзер, Андре Мальро, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер — все они были очарованы Республикой Советов и уехали друзьями социализма. Сопровождавший Буллита на переговорах с Лениным в 1919 году журналист Линкольн Стеффенс, сын калифорнийского банкира, учившийся в Сорбонне и Гейдельберге, заявил после посещения Москвы: «Я видел будущее — и оно работает!»

В октябре 1933 года сотрудник президентской администрации Генри Моргентау пригласил в свой кабинет Бориса Сквирского, главу Амторга, представлявшего в США торговые интересы СССР. Через несколько минут светской беседы в кабинет вошел Билл Буллит, сел и сказал Сквирскому: «В моей руке неподписанный документ. Его можно превратить в приглашение вашей стране прислать сюда представителей, чтобы обсудить отношения между нашими странами. Мы хотели бы, чтобы вы телеграфировали содержание этого документа вашим самым секретным шифром и хотели бы знать, приемлемо ли его содержание вашим людям… Если оно приемлемо, президент подпишет бумагу. Если же его содержание окажется неприемлемым, вы дадите мне слово чести, что этот документ никогда не станет достоянием гласности».

В начале ноября 1933 года в Вашингтон прибыл советский нарком иностранных дел Максим Литвинов, в прошлом агент ленинской «Искры», подпольщик и экспроприатор по кличке «Папаша», прошедший через тюрьмы ниспровергатель капитализма (при этом счастливо женатый на «буржуйке», английской писательнице Айви Лоу). Как сказал о Литвинове историк Генри Робертс, «его плотная непролетарская фигура излучала здравый смысл и деловитость».

Основную часть закулисных переговоров, по плану Рузвельта, взял на себя Буллит. Он был знаком с Литвиновым со времен неудавшейся «московской миссии» в 1919 году, затем встречался с ним в Европе. На этот раз переговоры должны были привести к дипломатическому признанию Советской России. При этом американцы требовали от Москвы согласия с тремя предварительными условиями: свертывания подрывной деятельности Коминтерна в Соединенных Штатах, уважения гражданских и религиозных прав американцев, находящихся в СССР и урегулирования вопроса о невыплаченных российских долгах времен Первой мировой войны.

Ленин как-то назвал Литвинова «самым большим крокодилом из всех наших дипломатов»: тот отличался крепкой хваткой и никогда не выпускал своей добычи. Нарком выторговал компромиссное «джентльменское соглашение» по вопросу о старых российских долгах и будущих займах для СССР, но выказал себя стойким бойцом в вопросах коммунистической пропаганды. Выступая в вашингтонском клубе журналистов, Литвинов сделал «изящное», в большевистском духе заявление, что между Москвой и американской коммунистической партией нет никаких связей. Атмосфера переговоров, происходивших в доме Сквирского на Массачусетс-авеню достигала такого накала, что в какой-то момент не менее жесткий Буллит даже вручил московскому визави расписание пароходов, отправлявшихся в Европу.

Дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Советской Россией были установлены 17 ноября 1933 года. Подписавший в Белом доме документ Франклин Рузвельт в знак успеха предложил тост и поднял бокал с пивом — единственным в то время разрешенным в США алкогольным напитком. «Джентльменское соглашение» с автографами Рузвельта и Литвинова не попало в пакет документов, переданных для публикации прессе. Рузвельт был весьма осторожен: далеко не все в Америке приветствовали рукопожатие с большевиками. Родной дядя Билла филадельфийский пастор Джеймс Ф. Буллит публично назвал позорным договор со страной-изгоем, «парией среди народов».

Ведущий журналист либеральной «Нью-Йорк Таймс» Уолтер Дюранти комментировал: «Нельзя забывать, что в жилах Франклина Рузвельта течет кровь голландских купцов и коммерсантов Новой Англии, а Максим Литвинов принадлежит к национальности, стяжавшей себе славу на коммерческой арене… Я сказал бы, что Литвинов возвращается домой с очень жирной рождественской индюшкой». В знак благодарности Сталин подарил наркому одну из своих подмосковных дач. Литвинов в кругу близких в шутливой форме говорил: «Ермак за покорение Сибири был удостоен шубы с царского плеча. Меня же одарили Фирсановкой».

В декабре 1933 года Уильям Буллит, первый посол США в Советском Союзе, вместе со своими сотрудниками сел в парижский поезд, отправлявшийся в Москву. На проплывавшем перроне мелькнула ссутулившаяся женская фигура. Луиза Брайант тайком пришла на вокзал посмотреть издали на свою девятилетнюю дочь.

Американскую делегацию разместили в лучшей гостинице «Нацио наль», которая использовалась в качестве резиденции для дипломатов и высокопоставленных советских чинов. Буллита ждал приятный сюрприз: ему предоставили тот же номер, который он занимал с матерью во время своего первого приезда в Москву в августе 1914 года. В главной советской газете «Правда» появились благоприятные, но ранее не печатавшиеся заявления, которые Ленин якобы сделал по поводу приезда Буллита весной 1919 года. Послу всячески давали понять, что его принимают как известного своим расположением к России дипломатического партнера Владимира Ильича Ленина.

На следующий же день после вручения Буллитом верительных грамот народный комиссар обороны Ворошилов пригласил посла на обед в свои апартаменты в Кремле. Посольский кадиллак с американским флажком на левом переднем крыле снова вез Буллита в загадочную восточную цитадель — через три кольца красноармейцев в суровых шинелях, мимо зубчатых стен с бойницами и массивных соборов с умолкнувшими колоколами, по глазчатой брусчатке этого отдельного «города в городе», с его многовековыми тенями и легендами.

На банкете оказалась вся советская верхушка: Калинин, Молотов, Литвинов, Каганович, Крестинский, Орджоникидзе, Куйбышев. Дорогому гостю показали настоящее русское — точнее, кремлевское — застолье. Дипломат выдержал самое тяжкое для иностранца испытание — бесконечную вереницу тостов. Билл писал Рузвельту: «Тостов было примерно пятьдесят, и я впервые, наверное, так сильно поблагодарил Бога за то, что Он дал мне голову, которую не берет никакой алкоголь». Впоследствии западные дипломаты, отправляясь на русские банкеты, будут глотать оливковое масло из консервных банок с сардинами.