Увы. У нас, евреев, всегда во всем Г-дь виноват. Хотя, если вдуматься, разве не Он создал слабого человека слабым, подлого подлым, а глупого глупым?

Однако додумать эту интересную мысль до конца я не успел, потому что вошла Нетания Горалик.

- Хананчик, я к тебе шла. Слышу – вопли. У бегемота опять истерика?

- Это я погубил нашего папочку! – прорыдал Кальман.

- Правда?! – обрадовалась хромоножка. -  Вот здорово! Я на мамашу думала, но так еще лучше. Ты пойдешь на каторгу, ей ничего не достанется, потому что такое завещание, и единственной наследницей буду я!

- Что ты, деточка, - переполошился приказчик, - Кальманчик совсем не в том смысле!

- Ка-ак это не в том? – подбоченилась паршивка. - Он сам признался, все слышали! Бразинский и вы, как вас там, вы оба свидетели!

Тогда Горалик-младший заливаться слезами перестал, затряс щеками и показал сестре кулак величиной с небольшую дыню:

- Ты вся в свою мамашу! Она тебя пригуляла от какого-нибудь русского!

- Сам ты от русского! – окрысилась Нетания.

- Дети, дети, умоляю, без оскорблений! – метался между ними Ханан.

Какое там!

- Колченогая тварь! – орал Кальманчик.

 -Бегемот свинячий! – не оставалась в долгу Нетаночка. - И нос у тебя русский, как свиной пятак!

Я заметил, что господин Фандорин дотронулся до своего носа, и поскорей увел помощника подальше от этой семейной сцены.

- Куда мы теперь? – спрашиваю. - Уже в полицию?

- В полицию рано. Сначала нужно допросить Лею Горалик. Похоже, молодой человек прав и его мачеха – заказчица убийства. Припрем ее к стенке.

- Вы приприте. Я посмотрю. – Я подумал и прибавил: - Или знаете что. Я лучше подожду за дверью.

- Чтобы перехватить п-преступницу, если она попробует сбежать?

- Именно.

Я представил, как я буду перехватывать Лею Горалик, и подумал, что я лучше буду ждать не за дверью, а где-нибудь подальше, но человек потому и стал царем природы, что любопытство в нем сильнее страха. И когда Фандорин, суровый, как железнодорожный контролер, без стука вошел в комнату хозяйки, я остался за порогом и стал подглядывать в щелку.

- Сударыня, - грозно вопросил мой помощник, - что вас связывает с одесским вором Кокой Кобылянским по кличке К-Крендель?

Лея вскочила и сначала сделалась вся очень красная, а потом сразу очень белая.

- По какому праву вы врываетесь ко мне, как погромщик? Не знаю я никакого Кренделя!

- При аресте всегда врываются без предупреждения, чтобы преступник не скрылся и не уничтожил улики. А то, что вы преступница, у меня теперь сомнений не вызывает. Иначе вы не лгали бы. Немедленно отвечайте, что у вас делал Крендель? Его видели с вами здесь, в этой комнате, неделю назад. Если будете запираться, я немедленно доставлю вас в п-полицию.

- Кто его здесь видел? – сбавила тон мадам Горалик. - Покажите мне этого человека, и я ему скажу, что он брешет!

- Вы уверены, что о вашей встрече с Кренделем знал только ваш супруг, но вы ошибаетесь. Свидетель имеется, не сомневайтесь. И картина выглядит следующим образом. Либера Горалика убил Крендель. Это раз.  Незадолго перед убийством Кренделя видели у вас, после чего он поспешно скрылся. Это два. Известно, что мужа вы  ненавидели и мечтали от него избавиться. Это три. Ну а кроме того вы дали понять, что намерены свалить вину на пасынка и надеетесь таким образом оспорить з-завещание. Это четыре. Для полиции совершенно достаточно, чтобы взять вас под арест.

Лея вся сжалась. Крыть ей было нечем.

- Я никого не подбивала убить Либера! – пролепетала она. - Вы ошибаетесь!

- Намерены упорствовать? Тогда не со мной. С полицией. Собирайтесь.

Он встал на ней, непреклонный, как ангел Азраил, явившийся, чтобы забрать душу.

- Я не говорю, что Коки здесь не было! Но разговор был совсем о другом…

Мадам Горалик стала такая тихая и нестрашная, что я решил – зачем я буду торчать за дверью? Через щелку плохо видно, плохо слышно.

Я вошел. Но Лея на меня даже не посмотрела. Она – вы не поверите – всхлипывала и терла глаза платком.

Всякий еврей мечтает однажды увидеть Ерушалаим. Я, допустим, Ерушалаима пока не видел, но плачущая Лея Горалик – это тоже кое-что.

- О чем госпожа Горалик, жена богатого коммерсанта, может разговаривать с одесским форточником Кренделем? – недоверчиво спросил Фандорин.

Она потупилась – тоже, скажу я вам, зрелище удивительное.

- Он… он не всегда был Кренделем… А я не всегда была госпожой Горалик… Двадцать лет назад мы любили друг друга. Кока говорил мне: «Я нищий, но я разбогатею. Я маленького роста, но ради тебя я стану выше всех». Он очень красиво говорил, мне нравилось его слушать. Но родители выдали меня за богача Горалика, а я тогда была овца овцой и еще не умела за себя постоять… Кока с горя уехал, от него много лет не было ни слуха, ни духа… Я осталась одна и сначала была очень несчастна, а потом решила, что лучше быть злой, чем слабой. Женщине, которая живет без любви, надо быть не овцой, а волчицей. Ай, кому я это рассказываю? И зачем?

Она закрыла лицо руками, а мне стало грустно.

Фандорин ее не торопил. Ждал.

Через минуту-другую, поплакав и посморкавшись (у женщин почему-то слезы текут через нос), Лея Горалик продолжила:

- И вот теперь Кока вернулся. Стал сорить деньгами, устраивать всякие фокусы – чтобы о нем заговорил весь город. Потом вдруг является – откуда ни возьмись. Захожу я к себе в комнату, а он сидит у окна. «Здравствуй, говорит, Леечка, я за тобой». Я подумала: что за диво?

- Никакое не диво, - объяснил я. - Это он к вам через форточку влез. Он же форточник.

- Это я потом поняла, как он влез - когда он вылез.

- Про то, как он вылез, расскажете позже, - перебил Фандорин. - О чем вы с ним г-говорили?

- Он сказал, что любил меня все эти годы. Что теперь у него много денег, что я не буду жалеть о богатой жизни с Либером Гораликом - с ним, с Кокой, я буду жить в Одессе, как