королева. Мужчины такие идиоты! Разве мне когда-нибудь нравилась богатая жизнь с Либером Гораликом? Да я сто раз повеситься хотела! Если бы дурак Кока двадцать лет не копил деньги в этой своей Одессе, лазая через форточки туда и обратно, и приехал бы за мной раньше, когда я еще не разучилась любить, я бы с ним в ночной рубашке ушла! Так я ему и сказала, Коке. Иди, мол, себе. Та Лея, которую ты знал, тут больше не живет. Она  вообще нигде больше не живет. А потом слышу на улице муж вопит, свисток полицейский. «Беги, говорю, это за тобой».  Кока хотел в форточку, но я не дала. Тут ведь второй этаж, вдруг сломает себе что-нибудь? «В лавку! – говорю. - Там сейчас никого нет». Отвела его, он вылез. И больше я его не видела.

- Если вы хотите снять с себя подозрение, понадобится очная ставка с Кобылянским, - сказал ей Фандорин.

- В полиции? Кока сказал, что живьем легавым не дастся. У него револьвер. Я еще поэтому  сомневаюсь, что Либера убил Кока. Зачем протыкать кого-то неудобным аршином, если можно культурно застрелить?

Мой помощник с ответом не затруднился.

- Например, чтобы не производить шума. Очную ставку мы проведем без полиции. Здесь, у вас. Вы ведь знаете, где найти вашего п-поклонника?

- Да, на прощанье он сказал: «Думай. Я буду ждать». И дал адрес.

- Вызовите его сюда з-запиской. Он ведь придет?

- Примчится. Что написать?

Госпожа Горалик села к столу, взяла листок, обмакнула ручку в чернильницу, и я понял, что эта женщина действительно никого больше не любит.

- «Приходи немедленно». И больше ничего не нужно. Куда д-доставить записку?

Лея сказала адрес.

Отправили мальчишку-рассыльного из лавки. Сели, стали ждать. Спускать глаз с Леи было нельзя. Кто ее знает – вдруг адрес неправильный и она захочет предупредить Кренделя?

Так себе было ожидание.

Лея Горалик, железная женщина, прихорашивалась перед зеркалом. Расчесывала свои пышные локоны, хоть в субботу, да еще перед посторонними мужчинами, это неприлично. Потом подкрасила губы и что-то такое сделала с ресницами. Попудрилась. Она и раньше была вполне себе сдобная дама, а теперь стала вовсе, как глазированная булочка с маком. Все-таки странные существа женщины, никогда мне их не понять. Вроде и не любит мужчину,  даже заманивает его в капкан, но все равно хочет сразить его своей красотой.

Я-то лично совсем о другом беспокоился.

- Эраст Петрович, - шепчу, - у вас какой-нибудь револьвер имеется?

Он покачал головой.

- А у Коки имеется. Он отчаянная голова. Они в Одессе все такие. Вы уверены, что мы с вами хорошо подумали?

Отмахнулся!

- Мадам, - говорит, - я вижу у вас граммофон. Вы позволите поставить п-пластинку?

И поставил. Я люблю музыку, кто же ее не любит, но никогда еще она не доставляла мне так мало удовольствия. На похоронах, знаете, тоже музыку играют.

Я стал всерьез подумывать, не отлучиться ли мне в уборную, а там ведь можно и застрять, мало ли какие у человека могут быть трудности с животом, но тут за окном мелькнула тень, потом скрипнуло, стукнуло, и в форточку не влез, а как-то очень ловко ввинтился маленький, гибкий человек, легкий и проворный, как кошка.

Он нырнул головой вниз, но не свернул себе шею, а перевернулся в воздухе, приземлился на ноги и распрямился.

Что вам сказать про Коку Кренделя? Маленький-то он был маленький, но, знаете, змея кобра тоже небольшая, однако встретиться с ней вам не понравится. Он был такой же быстрый и нехороший, как кобра, Кока Кобылянский. Единственное облегчение, что нас с Фандориным он пока не заметил, потому что мы сидели у стены и потому что Кока пожирал глазами Лею Горалик.

- «О вы, дни любви, сладкие сны», - подпел он пластинке довольно-таки приятным голосом. - Ты свистнула, и вот он я, королева моей души. Ты подумала за то, что я тебе говорил? Ты согласна? Я сделаю тебе такую жизнь, что раздастся треск из Петербурга, потому что ее величество императрица лопнет от зависти.

А Лея ему, оборотясь красивым профилем, гордая не хуже императрицы:

- Мосье Кобылянский, с вами тут хотят поговорить.

- Кто?

Он обернулся, быстрый, как выскочивший на пружине нож. И сунул руку в карман. Смотреть на это было неприятно. И пока он уже не вынул руку из кармана, я быстро сказал:

- Это вот господин Фандорин хотел задать вам буквально пару вопросов. А я не очень-то и интересуюсь.

- А он кто?

Крендель перевел взгляд на Фандорина, а руку не вынул.

- Сыщик, - неумно ответил тот.

Ой, ну вот зачем он это сказал?

Теперь Крендель-таки вынул руку из кармана, и в ней оказалось то самое, про что я думал, и я зажмурил глаза, поняв, что заткнуть уши уже не успею, а глаза мне открывать больше не придется.

Но вместо выстрела раздался непонятный шум, похожий на звук, с которым выбивают перину.

Глаза у меня открылись сами собой, сначала чуть-чуть, а потом очень широко.

Кока Крендель лежал на полу с удивленным видом и двигал одними только бровями. Над ним стоял Фандорин, потирал левой рукой правую. Лея Горалик смотрела на него задумчиво.

- Интересный вы мужчина, - сказал она. - Однако я вам тут больше не нужна. У вас ведь будет неженский разговор?

И выплыла из комнаты, покачиваясь, как лодка на волнах. А я увидел, что револьвер все еще в руке у Кренделя, и занервничал.

- Послушайте, - спрашиваю, - а ничего, что у него оружие? Если Крендель двинет пальцем, оно может выстрелить.

- Крендель не сможет двинуть пальцем, - отвечает Фандорин. - И вообще ничем ниже шеи. У него временный паралич. Потом функции нервной системы восстановятся, но пока работает только речевой аппарат. Поговорим, господин Кобылянский?

Крендель хрипло:

- Кока Крендель с легавыми не балачит.

- Законы вашего сообщества мне известны, - кивнул мой удивительный помощник. - Но я не полицейский. Я частный сыщик. И вопрос у меня, собственно, только один. Это вы убили Либера Горалика?

- Старый поц сдох?! – оскалился бандит. - Ай да штука!

- То есть вы отрицаете, что убийство совершили вы, по заказу госпожи Горалик?