Когда женщины спустились на землю, Кэндес попросила погонщика их сфотографировать. Маргарита сдержанно улыбнулась и сказала, что ей необходимо выпить.

Они устроились с бутылкой очень холодного вина «Сансер» на террасе маленького кафе. Подняли бокалы.

– За Марокко! – провозгласила Кэндес. – За нас двоих в Марокко!

Маргарита выдавила улыбку. Как жаль, что здесь не Париж!

– Грустишь, что не поехала в Париж? – угадала ее мысли Кэндес.

Маргарита посмотрела на подругу. В голубых глазах Кэндес читалась тревога.

– Ты была права, – сказала Маргарита, и от этого признания на душе сразу стало легче. – Насчет Портера и насчет Парижа. Как же ты была права!

– Лучше бы я ошиблась. Ты же понимаешь, что я бы предпочла ошибиться?

– Понимаю.

– У меня такое чувство, что я заставила тебя сюда приехать. А ты предпочла бы остаться дома.

Остаться на Нантакете, где пляжи превратились в замерзшую тундру и где она, Маргарита, только бы и делала, что страдала, опасаясь новых разочарований? Ну уж нет!

– Дома? Не говори глупости! – сказала она Кэндес.

Сердцем Эсауиры были базары и лабиринт извилистых улочек, переулков и аллей, окруженный белыми крепостными стенами. Четыре дня Кэндес и Маргарита бродили по городу, терялись и вновь находили дорогу. Тут какой-то человек продавал шкатулки для украшений, лампы, вешалки, низкие столики и доски для нард из бесценной древесины марокканской туи. Там располагалась лавка, где можно было купить те же самые товары, но уже вычеканенные из металла. Здесь продавали берберские ковры, и чуть поодаль тоже продавали ковры. Все торговали коврами! Маргарита искала продуктовые рынки и обнаружила целую площадь с дарами моря – кальмарами и сибасом, большими и маленькими креветками, осьминогами, трепангами и огромный ящик с неизвестными ей членистоногими и моллюсками, тварями с флуоресцентными плавниками и доисторическими на вид раковинами. Наверняка Дасти Тайлер никогда не видел подобной живности. В Марокко за покупками ходили женщины, все в черных или кремовых бурках. Большинство женщин почти полностью закрывали лица, «одни глаза видны», как говорила Кэндес. Они косились на Маргариту (которая покрывала волосы шарфом «Эрме», подарком клиента), и та вздрагивала от их взглядов. Маргарите особенно понравился рынок специй – десятки прилавков с возвышающимися пирамидами шафрана, куркумы, порошка карри, кумина, пажитника, горчичных семян, кардамона, паприки, мускатного ореха. Любой бы захотел открыть ресторан, имей он доступ ко всем этим пряностям. Не говоря уже о маслинах. Или взять орехи – теплый подсоленный миндаль по двадцать пять сантимов кулек, а еще сортов тридцать фиников, вязких и сладких, как конфеты.

По утрам Кэндес бегала, иногда исчезая часа на два. В первый день Маргарита встревожилась из-за долгого отсутствия подруги после того, как выпила за чтением путеводителя шесть чашек кофе и съела три круассана и липкий финик. Она нашла управляющего отелем – невысокого лощеного араба – и попыталась объяснить ему на своем малопонятном кухонном французском, что ее подруга, блондинка американка, пропала. Маргарита опасалась, что Кэндес свернула не туда и заблудилась (что было бы совсем несложно) или ее украли. Она не была похожа на мусульманку и, в отличие от Маргариты, отказывалась покрывать голову чем-либо, кроме старой красной бейсболки Дэна. Наверняка Кэндес похитили по политическим причинам или для секса. Наверное, прямо сейчас ее тащат в чей-то гарем.

Едва до управляющего начали доходить слова Маргариты и он понял, что речь идет о Кэндес, на которую не раз бросал восхищенные взгляды, вошла она сама, разгоряченная и потная. Кэндес тяжело дышала, и ее переполняли впечатления от увиденного: рыбацких лодок с гирляндами разноцветных флагов, крепости с пушками на вершине холма, маленького мальчика с шестью стрекозами, насаженными на стебелек травы.

Маргарита привыкла к тому, что по утрам Кэндес надолго оставляет ее одну. Когда подруга возвращалась, они шли в Старый город на поиски ресторана. В Эсауире процветал ресторанный бизнес – французские рестораны, марокканские, пиццерии, закусочные, кафе-мороженое, а вдоль берега тянулся целый ряд палаток с рыбой, где жарили выбранных рыбешек прямо на глазах у покупателей.

Кэндес с Маргаритой бродили по городу и делали покупки. Маргарита купила эмалированный горшок с конической крышкой для тажинов и серебряное, ручной работы блюдо для рыбы. Подруги обедали в час дня, обычно выбирая полутемные марокканские ресторанчики с низкими потолками. Располагались на цветастых подушках на застеленном коврами полу и ели кефту из баранины, кускус и бастилу, марокканский пирог с курицей.

После обеда они возвращались в отель и там у крохотного бассейна во внутреннем дворе пили мятный чай из серебряных чайников. Прислуга в белых, похожих на пижаму одеяниях подавала чай и убирала посуду, предлагала ежедневные газеты – «Гералд трибюн» и «Ле Монд», а также марокканскую газету на арабском, – приносила полотенца, холодные и подогретые. В отеле наверняка жили и другие гости, но Маргарита видела их довольно редко и мельком: шикарную французскую пару, британку со взрослой дочерью. Казалось, Маргарита и Кэндес существуют в мире, созданном лишь для них двоих. Маргарита вдруг поняла, что получает удовольствие, воспринимая жизнь всеми органами чувств. Хорошо, что она здесь с Кэндес, а не в Париже с Портером, но кто бы мог это предвидеть? Маргарита признала Марокко раем на земле и не хотела уезжать.

За неделю в Марокко Маргарита несколько раз вспоминала первую встречу с Кэндес, когда та под руку с Портером вошла на кухню в «Зонтиках» и поцеловала Маргариту в губы. «Портер по секрету сказал мне, что вы – волшебница». Чем больше времени они проводили вдвоем в далекой экзотической стране, тем явственнее Маргарита ощущала, что это Кэндес волшебница. Она была не просто красивой, она излучала красоту. Где бы они ни оказались в Марокко, люди кланялись Кэндес словно богине. Бейсболка, за которую осудили бы любую другую американку, на Кэндес выглядела милой провокацией.

– Ох уж эти американки, – заметил один из таксистов. – Хотят, чтобы все знали, как они свободны.

На пятый день Маргарита с Кэндес перебрались в Марракеш. Отель там оказался еще роскошнее, чем в Эсауире. Он назывался «Оранжери» в честь картинной галереи в Париже и, казалось, весь состоял из арок, затейливых изразцовых орнаментов, открытых внутренних двориков с великолепными садами и фонтанами, укромных уголков с шелковыми диванами за ниспадающими занавесями и чашами с холодной водой, в которой плавают лепестки роз. Подруги поселились в двухэтажном номере с двумя спальнями, летним душем и террасой с обеденным столом на крыше, откуда открывался вид на знаменитую марракешскую площадь Джема-аль-Фна. Каждый вечер площадь Джема-аль-Фна, объятую духом космопотилизма, заполняли люди: жонглеры, заклинатели змей, акробаты, карманники, музыканты, сказители, разносчики воды, уличные торговцы, предлагавшие апельсиновый сок, финики, оливки и миндаль, а также туристы, которые расхватывали товар подчистую. Каждые несколько часов с минарета огромной мечети Кутубия раздавался усиленный динамиками призыв к молитве, и Маргарите тоже хотелось упасть на колени и помолиться. Марракеш возымел действие, она обрела веру. Начала делать наброски меню – наполовину французского, наполовину марокканского. Мечтала приготовить бастилу с креветками, тажин из цыпленка с имбирем, маринованными лимонами и оливками. Она заглядывала во все двери в поисках подходящего места для ресторана.