В таких условиях солдаты Базена отступали по хорошим дорогам к Мецу. Армейские корпуса Мак-Магона и Фейи, хаотично пробивавшиеся через Вогезы, деморализованные поражением, некомпетентностью и нерешительностью командующего, оказались в еще худшем положении. В Савер-не, благодаря энергии Лебёфа и министерству обороны, Мак-Магон организовал в достаточном объеме поставки для удовлетворения самых необходимых потребностей солдат, однако они все равно не могли успешно противостоять врагу, конные разъезды которого двигались за ними по пятам. Вечером 7 августа 1-й корпус и дивизия 7-го корпуса под командованием Консея следовали дальше к Сарбуру, где соединились с силами Фейи. Главной целью Мак-Магона, по его собственному признанию, было любой ценой избежать боевого соприкосновения с врагом, а так как конные разъезды 3-й армии кронпринца, судя по всему, вели разведку направления к западу, на Мозель, и Мак-Магон повернул свой корпус еще дальше на юг, не обращая внимания на попытки Лебёфа заставить его отступить на северо-запад к Мецу. К 10 августа корпус Мак-Магона оказался в Люневиле, откуда он по железной дороге отправил часть своих самых измотанных маршем солдат в Шалон. Остальные прошли дальше и переправились через Мёз (Маас), а когда дожди прекратились, когда стал поступать провиант, воспоминания о Фрёшвийере начали стираться из памяти и настроение в войсках стало подниматься.

Если бы немцы решили устроить передышку в два-три месяца после одержанных побед, как это имело место в прошлых войнах, французы, возможно, все же сумели бы собрать достаточно многочисленные и обученные силы, способные серьезно осложнить немцам наступление и тем самым доставить массу политических неприятностей Бисмарку и, кроме того, побудить к вмешательству до сих пор соблюдавшие нейтралитет державы. Но немецким армиям передышка не требовалась. Им требовалось всего три дня, чтобы прийти в себя после двух столь неожиданных и кровопролитных сражений. Нейтральным наблюдателям – да и самой армии – пыльные и забитые солдатами и лошадьми дороги из Пфальца в Эльзас и Лотарингию казались зримым воплощением хаоса. Но ум и намерения Мольтке оставались ясными, и, имея в распоряжении работающий как часы штаб и дисциплинированные войска, он сумел, невзирая на ворчание Блюменталя, неукротимую дерзость Штейнмеца и на все связанные с войной неисчислимые сложности, удержать армию в нужных ему рамках: она неуклонно и организованно продвигалась вперед, достаточно разреженно для передвижения и реквизиций и в то же время достаточно сплоченно для оказания взаимной поддержки: словно щупальца гигантского осьминога протянулись по равнинам Франции, любое из которых могло схватить и не выпускать добычу, пока остальные в это время смыкались для ее удушения.

Разумеется, это продвижение имело свои проблемы и недостатки, ставшие предметом самого тщательного и вдумчивого изучения для военных историков на последующие 40 лет. Излюбленной мишенью критики стала очевидная слабость немецкой кавалерии, так и не сумевшей войти в боевое соприкосновение и с Мак-Магоном, и с Фроссаром. Кронпринц был озабочен отправкой конных разъездов через проходы Вогез, в то время как продуманный отвод сил Фроссара позволил 2-му корпусу вообще избежать всякого соприкосновения с противником. Таким образом два самых уязвимых корпуса французской армии беспрепятственно отступали. Лишь постепенно, далеко не сразу, германские командующие сумели применить в бою кавалерию с присущей молодым офицерам дерзостью, как того требовал сам Мольтке. Пресловутая неповоротливость немецкой кавалерии обусловила нехватку у Мольтке сведений о передвижениях французов. Где Мак-Магон? Ушел на север к Битшу или же на запад к Саверну? Куда направился Базен? На юг к Лангру или на запад в Мец? До самого 9 августа Мольтке не знал, отступали ли французы на запад, и поэтому не мог дать соответствующие распоряжения, а потом все-таки упомянутые распоряжения были даны, но носили самый общий характер – действия войск должны быть достаточно гибкими, чтобы разделаться с французами везде, где бы они ни были обнаружены.

Эти приказы требовали, чтобы 3-я армия продвинулась через Сар-Юньон и Дьёз, 2-я армия продолжила переход вдоль главной дороги на Сент-Авольд, в то время как 1-й армии предстояло вернуться к первоначальной линии продвижения через Зарлуи на Буле. Было непросто высвободить последние две армии и пустить их по двум дорогам, проходившим так неудобно близко друг к другу. Штейнмец явно не облегчал ситуацию. С 6 августа его отношения с Мольтке и с Фридрихом Карлом оставляли желать лучшего. Он предоставлял о своих передвижениях лишь абсолютный минимум сведений и общался с Мольтке, только когда считал необходимым пожаловаться на то, что, дескать, 2-я армия занимается браконьерством в его районе реквизиции и пользуется предназначенными для него дорогами. В целом немцы куда сильнее ощущали неувязки административного характера при вторжении, чем пользу от него. Проливной дождь еще сильнее осложнял им жизнь, чем французам. У них был более высокий процент не используемых в ходе кампании резервистов, у них не было ничего похожего на бивачные палатки, которые так облегчали жизнь их противнику, соответственно достаточно высока была и заболеваемость в течение этих первых двух недель августа. Проблем, связанных с переброской такого количества войск на таком узком фронте, было великое множество. Девять армейских корпусов, идущих на Мец, располагали лишь двумя хорошими дорогами для своих сражающихся войск и для конвоев войскового подвоза, полицейских, административных и медицинских служб, плетущихся в хвосте. И потом, существовали ведь и гражданская администрация, телеграф, почтовая и курьерская службы, железнодорожники и тыловые медицинские эшелоны. Была и ставка короля, раздутая до невозможности, как мы уже убедились, не только из-за придворных гостей, но и административного костяка, который решили прихватить с собой Бисмарк и Роон для решения внутренних административных вопросов, а также связанных с международными отношениями Пруссии.

Были и немецкие принцы, и их камердинеры, иностранные военные атташе и представители прессы. В границах Германии никаких проблем не возникало. Проблемы появились с необходимостью переброски этой массы по никуда не годным дорогам и в непосредственной близости от армии противника, то есть во Франции. Официальная история признает, что «иногда огромная толпа недисциплинированных извозчиков повозок превращала передвижение в совершенно безнадежную затею», и Блюменталь, человек по натуре вспыльчивый, будучи вконец измученный необходимостью 3-й армии постоянно преодолевать перевалы в Вогезах, брюзгливо писал в своем дневнике: «Я не могу больше делать вид, что не замечаю того, что генерал фон Мольтке загнал всех нас в такой жуткий хаос, и думаю, что он не совсем понимает, на что способны войска, а на что неспособны, и что невозможно сохранить организованность в подобных условиях. Этот дикий марш просто без нужды изматывает солдат». Задача регулярного снабжения и переброски армии подобной численности железнодорожным транспортом едва оказалась под силу даже прусскому Генштабу. Так что нечего удивляться тому, что в подобных условиях французское командование просто не выдержало напряжения.

Ввиду сложности переброски сил и сохранения в этих условиях надлежащего управления ими было тем более жизненно важно, чтобы впереди продвигавшихся войсковых колонн шла кавалерия, в задачу которой входило не только поднимать жуткую пыль, но и собирать сведения о противнике и своевременно предупреждать о готовящейся им атаке. Но Штейнмец, находившийся на правом фланге фронта прусских армий, всегда воздерживался посылать в разведку вперед две свои кавалерийские дивизии – одну он держал для прикрытия правого фланга, другую перебросил через Саар позади своей пехоты, вынудив кавалеристов совершать столь же изматывающие переходы, какие выпадали на долю французских конников. Во 2-й армии инициатива конницы также сдерживалась, но эта идея принадлежала самому командующему двух кавалерийских дивизий генералу фон Райнбабену, тому, чья пассивность и инертность совершенно не подходили для занимаемой им должности и которого постоянно приходилось побуждать к действию генералу фон Фойгтс-Ретцу, командующему 10-м корпусом, то есть его непосредственному начальнику, забрасывавшему Райнбабена распоряжениями. Его аванпосты в Фолкмоне, жаловался Райнбабен 10 августа, оголены, а это опасно. Фойгтс-Ретц выслал вперед офицера-штабиста, который доложил, что, дескать, ничего подобного, никакой опасности нет. «Увидев сегодня столько французов, – сообщил он, – я в это не верю. Враг полностью деморализован. Мне кажется, наоборот, чем чаще мы наступаем ему на пятки, тем больше французов окажется у нас в плену…Я считаю, что перерезать железную дорогу из Нанси в Мец труда не составит».