* * *

Весело насвистывая, Менедем поглощал на завтрак ячменную кашу и запивал ее вином. Соклей, однако, не свистел, и вид у него был мрачный.

— Сам виноват, — сказал брату Менедем. — Ты тоже мог бы хорошо провести время.

— Может, как-нибудь в другой раз, — ответил Соклей.

То был его обычный ответ на вопрос Менедема, почему он не наслаждается жизнью.

Соклей ел кашу и пил вино все с тем же сосредоточенным видом, ясно давая понять: он не хочет, чтобы к нему приставали.

Но Менедем все равно сказал:

— Не сиди за завтраком весь день. Я хочу вернуться на «Афродиту» прежде, чем рабы Аристагора доставят туда вино. Вряд ли он попытается всучить нам не то, о чем мы договорились, но я не хочу потом обнаружить, что жестоко ошибся.

— Ты все равно не сможешь ничего определить, пока не откроешь амфору-другую и не попробуешь содержимое, — возразил брату Соклей.

— Не будь занудой. — Менедем торопливо выскреб остатки каши.

Он сидел, барабаня пальцами по столу, поджидая, пока Соклей разделывается с завтраком.

Они попрощались с Алиаттом — Аристагор, видно, любил спать допоздна, так как солнце уже давно встало, — и поспешили в гавань.

— Куда двинемся дальше? — спросил Соклей, следуя за братом по узким, грязным, продуваемым ветрами улицам Хиоса.

— На запад, — ответил Менедем.

Соклей остановился на мгновение, чтобы отвесить издевательский поклон.

— Премного благодарен за разъяснение, о почтеннейший. А я-то думал, что мы поплывем в Италию, двинувшись на север.

— Боюсь, ты бы так и поступил, — со смехом ответил Менедем.

— Тогда позволь задать другой вопрос. — Соклей говорил сверхофициальным тоном, это означало, что он не на шутку рассержен. — Ты собираешься завернуть в Афины? Если да — там можно выгодно сбыть папирус и чернила: в Афинах, вероятно, пишут больше, чем где-либо в мире, кроме разве что Александрии.

— Я вообще-то не собирался туда заглядывать, — ответил Менедем. — Чем дальше на запад мы заберемся, тем больше сможем выручить за товар. Или, по-твоему, я ошибаюсь?

— Да нет, вероятно, ты прав — если только мы вообще сумеем все это там продать, — сказал Соклей. — Ну в крайнем случае зайдем в Афины на обратном пути.

Это выглядело вполне разумным, как и все, что обычно предлагал Соклей. Но Менедем успел только кивнуть, как его двоюродный брат продолжил:

— А как именно ты собираешься добираться на запад? Переправить судно волоком через Коринфский Истм или по морю обогнуть Пелопоннес?

— Хороший вопрос. Хотел бы я, чтобы у меня имелся на него хороший ответ, — с несчастным видом произнес Менедем. — В обычное время я бы предпочел тащить свое судно по диолку от Саронического залива до Коринфского, но теперь, когда на Пелопоннесе веселится Полиперкон, кто знает, не нагрянут ли македонцы в Коринф?

— Конечно, огибать Пелопоннес тоже не подарок, особенно если учесть, что на конце мыса Тенар стоят лагерем наемники, — заметил Соклей. — И Крит недалеко оттуда, а на Крите просто кишат пираты — их там не меньше, чем жучков под плоскими камнями.

— Хотел бы я сказать, что ты не прав, — ответил Менедем.

— Так что будем делать? — требовательно спросил Соклей.

— Поплывем на запад, — мило улыбнулся ему двоюродный брат.

Соклей сердито нахмурился, что лишь заставило Менедема ухмыльнуться еще шире.

* * *

Менедем допускал, что Аристагор позволит Алиатту руководить доставкой вина и велит рабу забрать причитающиеся за товар деньги, но торговец явился на пристань лично. Менедем подумал, что его нельзя в этом обвинять. Аристагор должен был получить более четверти таланта серебром; такая куча денег легко могла искусить раба пуститься в бега, тем более что от его родной Лидии Алиатта отделяла всего одна стадия морской глади.

Соклей вручил торговцу вином деньги — каждая мина была уложена в отдельный кожаный мешок.

— Благодарю, молодой человек, — важно кивнув, сказал Аристагор после того, как принял последнюю драхму серебра. — Знаешь, что я тебе скажу? Хорошо, что твой двоюродный брат вовремя к нам присоединился, иначе не видать бы тебе моего прекрасного ариосского.

— Не сомневаюсь, господин, — ответил Соклей с нарочитой вежливостью финикийца. — Но и тебе тоже повезло, иначе не видать бы тебе наших прекрасных родосских драхм.

— Это шутка? — вопросил Аристагор. — Ты пытаешься надо мной посмеяться?

— Вовсе нет, какие уж там шутки, — проговорил Соклей. Насколько мог судить Менедем, его брат с трудом удерживался от искушения убить виноторговца. — Все, что я пытаюсь, — это сказать правду.

— В таком случае из тебя никогда не выйдет торговца, — заявил Аристагор. — Прощай.

Он повернулся к Соклею спиной и, сойдя на пирс, двинулся в город.

Чуть ли не до того момента, когда торговец ступил со сходней на твердую землю, Менедем слышал, как побрякивает серебро в сумках.

— Может, Афина превратит его в паука, как превратила Арахну? — выдавил из себя Соклей. — С Аристагором ей будет легче такое проделать, потому что он уже наполовину паук.

Соклей весь дрожал от ярости; Менедем не помнил, чтобы когда-нибудь видел двоюродного брата таким взбешенным. Соклей даже забыл про свою обычную манеру говорить, взывая к богине Афине на грубом дорийском вместо изысканного полуаттического диалекта.

— Эй, успокойся! — Менедем положил руку на плечо двоюродному брату.

Но тот стряхнул его руку.

Соклей был гораздо выше Менедема, но обычно как раз сила и к тому же спокойный нрав заставляли его сдерживаться. Но не на этот раз. В своей ярости он мог жестоко ударить даже того, кто был куда меньше его, не заботясь о последствиях — не заботясь до тех пор, пока не стало бы слишком поздно.

— Успокойся, — повторил Менедем, как будто уговаривая норовистую лошадь. — Если ты так из-за него злишься, значит, он победил. Забудь, много чести из-за него переживать!

Голосом, от которого Менедему стало не по себе, Соклей сказал:

— Я проклинаю Аристагора и все, чем он владеет. Да будут прокляты все его мысли. Да возненавидят его друзья. Проклинаю его — да угодит он в бездонный Тартар в жестоких узах, и да помогут мне в этом богиня подземного царства Геката и фурии, что сводят людей с ума. Да будет так!

Менедем уставился на двоюродного брата так, как будто видел его впервые.

Неужели это всегда спокойный, рассудительный, мягкий и обладающий хорошими манерами Соклей изрыгает сейчас проклятия, которые бросили бы в дрожь даже фессалийскую колдунью? И все моряки тоже уставились на своего тойкар ха. Некоторые, стоявшие к нему поближе, попятились. Они также считали Соклея человеком мягким и слабым. Но если он смог призвать такие проклятия на голову торговца, то кто поручится, что он не обрушит подобные проклятия и на них?