карабина. Темный силуэт возник в дверном проеме. Поднимаясь с пола, я левой рукой отбил вверх ствол его карабина, правой поднял лежавший рядом револьвер. Он ударил меня коленом в лоб, но это ему уже не помогло – я выстрелил три раза ему в живот. В упор. Я встал в полный рост и видел его лицо прямо перед собой. Это был Борода. Он открыл рот, удивленно глянул вниз на мой револьвер, повалился на меня, опрокинул на спину и придавил всем своим весом. В глазах у меня потемнело, дыхание перехватило. Револьвер улетел куда-то. «Вот и все, – подумал я, – наверняка Кучер уже бежит сюда, он уже у двери, а я придавлен …»

Дикий вопль, выстрел из карабина рядом … Спихнув с себя Бороду, я увидел, что Тыманча распластался с моим карабином у двери и целится наружу, а за порогом лежит еще одно тело – Кучер.

– Молодец, друг!

Я снова лег у двери и забрал карабин у Тыманчи. Он отодвинулся в сторону, задрожал и, кажется, отключился. Этот выстрел дорого ему дался.

– Эй! Где ты, ведьма?

Тишина.

– Осталась одна?! Выходи с поднятыми руками!

Хруст веток в кустах. Побежала! С карабином я выскочил из часовни. Это было рискованно, можно было нарваться на пулю, но она не стреляла. Я бежал вдоль кромки кустарника – там стремительно трещали ветки. Внезапно увидел: она уже была в седле. Скакала к лесу в высокой траве. Я целился в лошадь. Выстрел – промах … Выстрел …

Она сидела на коленях. Подумала, что я целюсь в нее, и зажмурилась. Я выстрелил в голову лошади, еще дрыгавшей ногами.

Рысь открыла глаза. Теперь я видел ее близко, и это точно была она, та барышня с собрания монархистов: волосы растрепаны, держит правую сломанную руку левой рукой.

– Оружие?

Она помотала головой. Я обыскал ее. Ничего.

– Как вы узнали, где Государь?

– Вы все равно не поверите …

– Говорите, как вы узнали?!

– Это он, Демон.

– Распутин?

– Что? А … да, он похож, если хочет …

Ее трясло.

– Как он узнал?

Она баюкала руку, тонкая, жалкая. Что же мне с ней делать, подумал я мельком. Я еще не убивал женщин. Она дрожала и торопилась все рассказать:

– Мы были в Екатеринбурге, наблюдали за Ипатьевским домом. В ночь с шестнадцатого на семнадцатое там была стрельба. Мы думали, что опоздали, большевики совершили ритуал …

– Ритуал?

– Жертвоприношение. У них тоже есть наши, но они … большевики. Нам с ними не по пути …

– Соперники?

– Разумеется! Кто проведет ритуал, у того и сила. Идите к нам …

– Как вы нас нашли?

– Вы меня убьете?

– Отвечайте!

– Мы нашли ваших мадьяр. Они показали, что вы сели в чешский эшелон. Мы – в следующий через пару дней … В Красноярске узнали, что вы сошли в Тайшете, убили там кого-то …

– Как вы могли узнать?

– Через контрразведку Сибирского правительства. У нас везде свои …

– Я видел Распутина на станции после Красноярска.

– Да … Он следовал за вами.

– Как следовал?

– Я не знаю!

– Дальше!

– В Красноярске мы наняли пароход и пошли по Енисею в Ангару, чтобы перехватить вас здесь. А Демон шел за вами …

– Но как вы могли знать, что мы пойдем в этом направлении?!

– Не знаю! Это он, Демон! Он многое может.

– Где пароход?

– Ждет нас в Братске.

– Кто еще с вами?

– Никого. Все здесь … и еще Демон …

– Он прислал вам записку?

– Да, но этот недоумок ее потерял. Мы пытались узнать от него, что там, но он читать не умеет. Глупость какая …

Она хохотнула нервно. Дрожала. Придется ее пристрелить.

– Видел вас на том собрании в Петрограде, – зачем-то сказал я.

– На собрании?

– Собрание монархистов, помните? Потом еще бежали от чекистов …

– Вы там были?

В ее глазах мелькнула надежда … напрасная. Вопли Тыманчи еще стояли у меня в ушах.

– Все же я не понимаю, как Демон нашел нас в тайге, на тысячеверстном пространстве?

– Вы же не убьете меня? Клянусь, я буду служить вам … и Романовым! Я могу быть им полезна!

– Как Распутин нашел нас? Как он смог добраться к нам так быстро?

– Вы не поверите!

– Говорите!

– Он …

Над левой бровью Рыси возникло красное пятнышко. Левый глаз скосился к переносице независимо от правого и часто-часто заморгал. И только после этого до моих ушей долетел грохот. Рысь упала навзничь – как сидела на коленях, так и опрокинулась назад, подломленная. Голый Тыманча стоял позади меня, двумя окровавленными руками держал наган.

– Зачем?! Зачем, черт тебя возьми! – заорал я.

Тыманча мотал головой.

– Да, черт меня возьми, много возьми …

Я забрал наган у Тыманчи, он осел на землю.

– Какого черта ты с ними спутался?

– Я не с ними!

– А зачем тебя послал Распутин?

– Этот? Записку передать за деньги. А я через ручей переходить и упал. И бумажка эта уплыл …

В срубе нашлась папка с документами, среди них – мандат Временного Сибирского правительства, удостоверявший, что этнографическая партия профессора Лурье проводит изыскания в бассейнах рек Енисея и Ангары – исследует обычаи и быт коренных народностей Енисейской губернии. Мандат был подписан министром просвещения. Знал ли он, что это за этнографы? Не исключено. В Сибирском правительстве полно было эсеров, а по моему мнению, социалист-революционер – это то же, что сатанист-революционер.

Вождь лежал в кустах с простреленным горлом. Удачно я его снял, пальнув на пороховой дымок. Рядом с ним валялся карабин. По документам Лурье Платон Андреевич был профессором Петроградского университета, преподавателем кафедры этнографии. Я собрал бумаги остальных. Борода – Боровский Павел Семенович, доцент кафедры этнографии того же университета. Кузнечик – Лапин Антон Викторович, аспирант все той же кафедры этнографии. Кучер – Аркадий Петрович Березкин – обозначался в списке как рабочий. Рысь звали Екатерина Георгиевна Бледнова. Насчет ее должности в списке не было никаких сведений.

Был у них и дневник экспедиции – тетрадь с чистыми листами. Единственная запись на первой странице: «Братск, 30 августа, „Святитель Николай“».

Была еще книга в кожаном переплете с какими-то иероглифами. И еще разрозненные листки, ветхие, из толстой желтой бумаги, исписанные диковинными буквами и знаками, каких я никогда не видел.

Страшная находка ждала меня в часовне. Я видел, что в углу свалены какие-то жерди, бревна, но в горячке боя мне некогда было их разглядывать. Оказалось, это кресты – шесть штук, точно такие же, как и седьмой, на котором распяли