– Что Витьке-то? – вслед ему крикнул Бабкин.

Вороной застрял в дверях, словно наткнувшись на невидимую преграду.

– Кранты ему, – буркнул он, не оборачиваясь.

1

Грегорович шел стремительно, с каждым шагом яростно впечатывая ногу в ковер, словно давя таракана. Кеша едва успевал за ним. Редкий случай, когда Богдан опережал своего камердинера. Иннокентий обычно умел появляться первым на месте происшествия.

– Где они? – бросил Богдан охраннику.

– Парня мы у себя заперли, – пролепетал бедолага, вжимаясь в стену. – А она в комнату вернулась. Извините, Богдан Атанасович, если что не так.

Кутиков про себя ухмыльнулся. Напугал босс бедолагу.

Грегорович и сам человек изнеженный и капризный, и персонал при нем подобрался такой же. Челядь в доме не распоясывалась лишь потому, что боялась его, Кешу. При виде Кутикова даже развязный шофер Гена мигом вытягивался в струнку и таращил глаза верноподданически, что обычно клану личных водителей не свойственно. Как раз наоборот: чем дольше они возят какое-нибудь важное тело, тем плотнее на них оседает воображаемая золотая пыль, сдуваемая с босса кондиционированным воздухом. Через десять лет глядишь – не шофер за рулем, а светящийся божок, исполненный высокомерия и осознания собственной значимости. Ягодицы приняли форму автомобильного сиденья, нижняя губа брюзгливо оттопырена, над лысиной нимб в форме руля. В глаза заглянешь – а там ценник не только на каждого гаишника, но и на всех встречных.

Попадались Кеше среди шоферов и те, кто этому портрету не соответствовал, но по большей части приходилось сталкиваться с похожими на Гену.

А что касается разъевшихся ленивых охранников, те давно уже в глубине души полагали, что получают слишком скудную оплату за свою работу. А ведь сколько на них ответственности! Во-первых, следить на мониторах, не переберется ли через ограду чрезмерно ретивый журналист или поклонница, мечтающая непременно лично признаться певцу в любви, желательно, когда он лежит возле бассейна в одних плавках, а лучше и без них.

Во-вторых, пропускать автомобили гостей. И выпускать!

В-третьих, в случае необходимости выступить на защиту Богдана Атанасовича. Когда этот пункт заносили в контракт, воображение Грегоровича, очевидно, рисовало сцену эпического размаха. Разгневанная толпа волной катится на дом, возмущенная тем, что певец так долго не показывался на публике. Или подосланные Муриевым наемные убийцы сыплются через забор, как лемминги с обрыва, сверкая зубами и зажатыми в них кинжалами. В действительности же оборонять шефа от нападения охране пришлось единственный раз, когда его атаковала сдуревшая от жары белка.

Но разгневанный Грегорович, надо признать, выглядел устрашающе. «Рост подходящий, – удовлетворенно отметил Кеша. – Фактура императорская. Что еще этим болванам нужно!»

Богдан Атанасович в своей сердитой ипостаси обычно напоминал мальчишку, который ломает игрушки, падает на пол, вопит во все горло и временами дерется. Однако сейчас этот ребенок не показывался. Грегорович был зол и сосредоточен. Видеть его в таком состоянии не привык даже Иннокентий. Что уж говорить об охранниках!

– Где их задержали? – рыкнул Богдан.

– Пацана возле оранжереи. А бабу… То есть, извините, гостью вашу – в саду.

– Как она туда попала?

– Из окна вылезла. По трубе. И еще там дерево…

Грегорович постоял, раздувая ноздри. Охранник вжал голову в плечи, словно опасаясь, что ему сейчас ее откусят.

– Что она в саду делала? – тихо спросил Кеша.

– Ничего, – растерялся охранник. – Она только слезла, тут я на нее и напрыгнул.

– Молодец, – похвалил Кеша. – Тигр. Барс!

Охранник зарделся как девица.

– Какой еще барс… Скажете тоже.

– Снежный. А теперь расскажи про парня.

– Его Борька в оранжерее поймал. Случайно. Он коридоры патрулировал, как вы распорядились…

Иннокентий поймал вопросительный взгляд Грегоровича.

– Распорядился, – невозмутимо кивнул он. – А вы думаете, что раз попросили своих друзей сидеть безвылазно в комнатах, можно расслабиться?

– Поверил я им…

– Ну а я не такой доверчивый, как вы. Так что Боря все правильно сделал.

– Он шаги услышал, – бубнил охранник. – Пошел следом и увидел, как этот ваш в оранжерею заходит. Там его и взял.

– А этот чем в оранжерее занимался? – мрачно спросил Богдан.

– Да вроде как просто шатался туда-сюда.

– Ничего не искал?

Охранник с сомнением покачал головой.

– Не уверен я. Борька точно знает.

– Спросим Борьку, – заверил Кеша. – А теперь отпирай свою конуру.

Охранник с видимым облегчением отлепился от стены и даже осмелился повернуться к Грегоровичу спиной.

Когда он повернул ключ в двери, Богдан решительно отодвинул его в сторону и первым шагнул внутрь. Пленник поднялся ему навстречу с вызывающей улыбкой.

– Ну и на кой черт тебя понесло в оранжерею, Андрюша? – очень тихо спросил Грегорович, пристально глядя на Решетникова.

2

Солнце село, и точно по взмаху дирижерской палочки включились цикады. Мощный хор грянул из кустов. Грегорович слегка поморщился, точно уловив в их руладах фальшивую ноту, и прикрыл створку окна.

– Объясняй, голуба моя, – сказал он, не повышая голоса. – Куда рванула на ночь глядя?

– Свежим воздухом подышать! – хохотнула Кармелита.

Она развалилась на диване и обмахивалась невесть как появившимся в руках веером, время от времени кося блестящим глазом на Кутикова. Тот почтительно застыл возле двери. Кармелита переоделась, сменив болотное платье на черную рубаху и алую юбку в многочисленных оборках, делающую ее пышные бедра еще шире.

– А ну кончай этот цирк! – разозлился Богдан. – Что за монпансье с конферансами ты тут устроила?!

– Монпансье, малыш, это леденцы такие, – ласково сказала женщина.

Грегорович придвинул стул и уселся верхом.

– Ты уйти хочешь? – совсем другим тоном спросил он. – Я тебя не держу. По-человечески ведь попросили: помоги, расскажи что знаешь. А ты со мной, как с каким-то… – Грегорович поискал слово, не нашел и махнул рукой.

Кармелита села, одернула зашелестевшую юбку.

– Кутиков! Сверни-ка мне косячок, будь зайка.

Она кивнула на столик, где уже лежала приготовленная пачка сигарет и трава в пакетике.

Иннокентий вопросительно посмотрел на босса.

– Я тебе шею сейчас сверну, а не косячок, – пообещал Грегорович. – Нашла время для дури.

– Расслабиться мне надо, – жалобно протянула Кармелита. – Все меня ругают! Никто меня, бедную, не любит, никто не пожалеет, не приголубит… Ох, горюшко мое горькое.