Джошуа, и я не умру…

Он боролся, продолжал сопротивляться, но при этом не отводил взгляд.

– Я не жду обещаний… Я верю тебе.

Его тело, сотрясаемое рыданиями, окутало мое.

Мне было холодно.

Мне было так холодно.

Я больше не лежала в постели Джошуа. Где он? Я хотела позвать его, но не могла произнести ни слова. Во рту пересохло. Я попыталась пошевелиться. Мои руки и ноги были такими тяжелыми.

– Мама… мы здесь.

Рука на моей щеке. Ласка легкая, как пушинка. Тонкий аромат.

Лиза. Лиза была рядом. Лиза прижимала меня к себе. Моя голова лежала у нее на коленях. Где же Джошуа? Он должен быть со мной. Он мне нужен. Еще. Еще немножко, вместе с моей дочкой. Объединить их. Увидеть их вдвоем до того, как я уйду.

Мое дыхание ускорилось.

– Постарайся открыть глаза.

Веки сопротивлялись.

Последнее усилие. Я должна это сделать.

Я должна понять. Посмотреть на тех, кто сейчас со мной.

Глухие звуки разговора.

Мои веки задрожали.

Свет был мутным.

Мелькали проблески солнца.

Мне сразу стало ясно, где я, потому что у меня еще оставалось немного ориентиров.

Я лежала на диване.

Рояль. Рояль был на месте, и солнечный луч освещал его.

За ним обрисовались со спины два силуэта.

Джошуа и Васко.

Васко был здесь. Он приехал.

Оба мужчины моей жизни были вместе.

Васко повернулся ко мне, и я встретила его взгляд.

Он глубоко вздохнул. Потом его улыбка увлекла меня к сладости и радости существования, которое мы с ним разделили.

Я чуть пошире раздвинула веки, чтобы он смог понять все, что я была уже не в силах ему сказать.

– Сестричка…

Мои глаза надолго затуманились, а потом я разглядела Сюзанну и Аниту.

Своих потрясающих сестер.

Я попыталась заговорить с ними, но у меня не получилось.

Они склонились надо мной, обняли, принялись убаюкивать, и я улыбнулась, прижимаясь к ним. Потом они осторожно отпустили меня.

Лиза наклонилась надо мной, гладя по волосам.

– Я люблю тебя, мама.

Я должна была ей ответить.

Я же еще оставалась ее матерью.

Последнее усилие ради дочери.

– Я люблю тебя, – выдохнула я. – Живи, Лиза. И люби…

Она прильнула долгим поцелуем к моему лбу, затем подняла голову. Ее красота заворожила меня.

Моя дочка – ангел.

– Джошуа, – позвала она тихо-тихо.

Я поискала его. Он сжимал в объятиях сына. Когда они оторвались друг от друга, Натан с нежностью посмотрел на меня.

Джошуа занял место моей дочки рядом со мной.

И я снова ощутила его руки.

Теперь передо мной был только Джошуа и его глаза, и в них – бесконечная любовь.

На меня снизошло умиротворение.

Мадди вернулась, она была во мне.

Она присоединилась к Мадлен. Или, точнее, Мадлен присоединилась к Мадди? Какая разница.

Они помирились и теперь были единым целым.

Им больше не надо было сражаться друг с другом.

Смерть подарила мне целостность жизни.

Что бы я хотела увидеть в последний миг, будь у меня выбор?

Я много раз задавала себе этот вопрос. Но о таком совершенстве я бы и мечтать не решилась.

Меня окружали люди, насыщавшие мое существование, люди, которых я любила больше всего на свете.

Я была в объятиях Джошуа.

Я все еще была любима им.

Я услышу его музыку.

– Сыграй для нас.

Глава двадцать седьмая

Джошуа

Двадцать пять лет назад ты попросила меня сыграть для нас.

Двадцать пять лет я ждал этого момента.

И вот он наконец настал.

Мадди, я продержался двадцать пять лет. Без тебя. Ты подарила мне свое доверие и не сомневалась, что я его оправдаю и не оскорблю твою память.

Ну и вот…

Я сыграл для нас.

Я состарился для тебя.

Я рассказал твоей дочери, кем ты была, кем мы были когда-то.

Я принял твой приговор и остался жить ради тебя, ради Натана и ради Лизы.

Я защитил своего сына от моего помешательства на тебе.

И не жалею об этом.

Я сумел пригасить боль от раны, нанесенной существованием без тебя.

Я научился улыбаться.

Улыбаться им.

Желать им счастья.

И я надеюсь, что они счастливы.

Прости меня, Мадди, но я не смогу играть до самого последнего моего вздоха.

У меня нет сил. Мне их даже не хватает, чтобы сказать детям, что я их люблю. И что не будь их, я бы прыгнул.

И все же я присоединюсь к тебе с музыкой и с нашей с тобой главной мелодией “Мы”.

Как ты догадываешься, это играет не Натан и не Лиза.

Играет наш внук.

У нас есть внук, Мадди.

Он квинтэссенция твоей жизни, моей, нашей общей.

Однажды настал день, когда он заявил о себе.

Вскарабкался на табурет и устроился рядом с дедом, каковым я являюсь и которого он никогда не боялся, хоть я и старался не подпускать его близко, стремясь защитить от того, кем я был. Меня пугала сама возможность полюбить его.

Страшил риск причинить ему зло.

Я продолжал бояться самого себя, Мадди.

Не сердись на меня за это…

Он поднял на меня огромные глазищи – твои или, правильнее, глаза своей матери – и спросил: “Научишь меня?”

И, честное слово, в этот миг я не вспомнил ни о своих родителях, ни о вреде, который они нам причинили.

Я подумал о тебе.

Я подумал о себе.

И спокойно примирился со всеми.

Ты была здесь, рядом, так близко, что я ощущал твой аромат и слышал твой шепот.

Никогда еще твое присутствие не было таким мощным.

Я больше ничего не боялся и научил его играть на фортепиано.

С тех пор он играет и играет. С огромным наслаждением. В любое время дня и ночи. Он сводит с ума родителей и делает счастливым деда.

Надеюсь, ты его видишь.

Он провожает меня на моем пути к тебе.

Он играет для нас обоих. Он знает все о тебе.

Я попросил Натана подарить ему от нашего имени мой рояль и все партитуры. Я решил, что ты не будешь возражать.

Натан смотрит на меня в упор. Он борется с печалью, чтобы защитить своего ребенка.

Благодаря тебе я не покинул своего сына.

Я горжусь тем, кем он стал.

Он сильный. Он нежный.

Лиза считает, что он достоин доверия.

Он потихоньку стирает со щеки слезу и шепчет: “Теперь ты можешь уйти, папа… Прощай, папа”.

Надо мной склоняется