class="p1">Мужчина медлил, переводя взгляд с Меченого на Гюрзу. Как пить дать не хочет оставлять их наедине, чтобы его босс-психопат снова не вцепился в нее, как голодный бульдог в кусок сырого мяса. А, может, и наоборот.

— Фрэнки, мне долго ждать?

Мужчина встал и направился к двери. Правильно. Своя шкура все же дороже.

Нехрен рисковать ею из-за какой-то вонючей заложницы. Какого черта он вообще за нее впрягся?

И, тем не менее, как только за ним закрылась дверь, Гюрза почувствовала волну страха, заворочавшегося в кишках. Она перевела взгляд на пирата, наливающего себе в бокал виски.

— Ой-ёй, — тренькнул папаша из темноты, — кажется, сейчас что-то будет.

Сердце начало колотиться о ребра с бешеной силой. Что, пытать собрался? Или все-таки вести беседы? Вот сучий потрах.

Вместо того, чтобы осушить бокал, Меченый подошел к Гюрзе и сунул ей в руку. В другой руке он держал практически пустую бутылку из-под виски.

— На-ка махни.

— Я не…

— Заткнись и пей.

Гюрза перевела взгляд на бокал. Коричневатая жидкость так и просилась в глотку.

— Знакомое чувство, да? — Меченый сделал несколько шагов, обойдя ее, встал за спиной, — тоже любишь эту дрянь?

Слишком близко. В это мгновение Гюрзе хотелось рвануть прочь. Куда угодно, лишь бы подальше от него, но вместо этого она поднесла бокал к губам и разом влила в себя горькую жидкость. Скривилась, вытолкнула воздух из легких.

— Неплохо, — мужчина усмехнулся. — Еще?

Она покачала головой.

— Споить пытаешься?

— Всего лишь завести дружескую беседу.

— Не выйдет.

— Выйдет, если перестанешь меня злить, — усмехнулся пират, — в противном случае, тебе это дорого обойдется.

Она подставила ему бокал, пялясь в одну точку перед собой.

Меченый вылил остатки виски и отшвырнул бутылку. Ударившись о стену, та разлетелась вдребезги, заставив Гюрзу вздрогнуть. Для ее взвинченных нервов, звук был таким, словно граната рванула.

— Мда-а-а-а, ты действуешь на него, как красная тряпка на быка, — констатировал папаша, показавшись из темноты, и от взгляда его мертвых глаз по ее спине пробежал холодок, — лучше пей.

Она снова поднесла бокал к губам, и вдруг почувствовала, как пальцы Меченого коснулись прокушенной мочки ее левого уха.

— Знаю, что больно, — его голос был странно мягким. — Знаю, что вы чувствуете, когда вас пытают, режут, ломают вам кости, вышибают зубы, — Гюрза сидела с поднесенным к губам бокалом, не решаясь пошевелиться, — знаю, каково это, когда не можешь дышать от агонии, когда каленое железо касается кожи, и ты теряешь разум, а крик настолько силен, что, кажется, разрывает легкие в клочья… — грубые мозолистые пальцы переместились на ее щеку, потом принялись гладить губы и шрамы на них, — телесные отметины, это ерунда, их можно свести, что по-настоящему страшно, так это другие, от которых избавиться невозможно, верно?

Гюрза молчала. Ее словно парализовало.

— Я знаю, что тебе страшно, — продолжал он, — только ты не тот человек, который расколется под пытками. Ты, как я. Можешь контролировать боль. Я даже кайфую от боли. Боль доставляет мне удовольствие. Сомневаюсь, что ты любишь ее так же сильно, но ты можешь ее терпеть, даже режь я тебя на куски, ты ничего мне не скажешь. Не расколешься, как большинство людишек, ты ведь крепкий орешек, да?

Он убрал руку. Гюрза едва заметно вздрогнула, когда, обойдя стул, он оказался перед ней, обхватил ее запястья и прижал их к ручкам стула. Ее пальцы разжались, и бокал, выскользнув из них, разлетелся на тысячи мелких осколков, ударившись о доски пола.

Меченый даже не обратил внимание. Крепко стискивая запястья, он опустился перед ней на корточки и, смотря в глаза, прошептал:

— Ты ведь видишь их, да? — чуть подался вперед. — Своих призраков?

Гюрза почувствовала, как внутри нее все холодеет.

— Они ведь приходят к тебе? — на смуглом, опаленном солнцем, лице Меченого появилась жутковатая улыбка, зеленые глаза пожирали ее, в их глубине таилось что-то такое, что заставляло всю ее сжиматься от ужаса. — Ко мне приходит всего один. Странно, ведь я убил стольких. Мужчин, женщин, стариков, детей. Но только один из них является мне.

Кованые пальцы сжимались на ее запястьях все сильнее, оживляя затянувшиеся было раны. Гюрза поморщилась от боли. Его безумная улыбка стала шире.

— Я вижу их отражения в твоих глазах, они ведь там у меня за спиной, да? — шептал он, и Гюрза вдруг показалось, что она различает шорохи в темноте у дальней стены.

— Нет, — голос отца сделался испуганным, он вышел из темноты, которая за его спиной словно стала сгущаться, зашевелилась, как будто ожила, — это снова началось, прошу, не дай им забрать меня! — Тьма обхватила его и потянула к себе. Голос отца стал слабеть, а его фигура уже не была столь реальной, как прежде, она бледнела и растворялась, теперь напоминая скорее призрака, нежели человека из плоти и крови, каким он обычно представал перед ней, — прошу тебя…

Кто-то или что-то затягивало его в темноту.

Гюрза замотала головой.

— Оставьте его, — перед ней стали проступать очертания страшных личин. Великое множество. Они открывали рты с зияющей в них чернотой и пожирали ее отца. — Этого не может быть. Этого нет!

— Вовсе не физическая боль вызывает настоящий ужас. Ты боишься другого, того, что прячется в темноте. В твоей голове, я прав? Ты боишься, что одиночества, того, что твои призраки покинут тебя. А я могу их забрать.

Гюрза крепко зажмурилась и произнесла:

— Мне нужен Сол, — помедлив, она добавила. — Без тебя и твоих людей мне до него не добраться. В обмен на него, живого, ты получишь много денег.

— Денег твоего отца?

— Денег моего отца. Они не нужны мне. Я передам их тебе, все до единого гроша, но взамен мне нужна твоя помощь.

Губы Меченого скривились в усмешке.

— Вот видишь, а ты говорила, что разговор по душам не получится.

Пульсация ослабла, призрачный крик отца затих, сам отец не был сожран отвратительными личинами, а растворился, как делал всегда. Гюрза это чувствовала.

Дверь резко распахнулась, и вновь нарисовавшийся Фрэнки быстро переступил порог, вылупившись на них так, точно ожидал, что все здесь будет заляпано ее кровью и кишками, а Меченый будет сидеть в эпицентре учиненного им безобразия с ожерельем из ее отрезанных ушей и со счастливой наркоманской улыбкой на физиономии. Вполне себе мирная беседа его, похоже, удивила.

Напряжение покинуло его лицо, как только правая рука понял, что все вроде как более или менее.

— Ну как, разобрался? — спросил Меченый, поднимаясь на ноги.

— Да, на наше счастье, эта идиотка не знает, как правильно резать.

— Ее парень прибудет