Молодые индейцы разразились одобрительными криками, и лишь старейшины мрачно качали головами, пряча настороженные взгляды. Еще ничего не решено. Голоса лучших воинов имеют немалый вес, но окончательное слово остается за ними — вождями, шаманами, старейшинами.

Седой Вепрь бережно, стараясь не уронить ни единой капли драгоценного зелья, сцедил из котелка мутное варево в деревянную плошку. Преподнес к губам и сделал маленький глоток. Готово. Остается дождаться, пока остынет, и можно начинать обряд. Танец с Духами.

На прошлом совете они внимательно слушали гостью. Вепрь усмехнулся — из нее получился бы неплохой вождь. Настоящий индеец — тот, который хочет стать великим вождем, должен уметь говорить. И не просто говорить, а так, чтобы его слушали. Как слушали белокожую красавицу: затаив дыхание, с горящими глазами и болью в груди.

То, что она говорила, им было известно и так. И то, что на равнины вскоре придут чужаки. Что земли они будут выменивать у племен на яркие безделушки, дурманя холодные головы вождей коварной огненной водой. Все это они знали и без нее, хотя и верилось в это с трудом. Знали на примере своих собратьев. А вот другое просто не укладывалось в голове. Что бесчисленные стада бизонов будут истреблены, а в Черных холмах будут трудиться бездушные механизмы, оскверняя Священные горы. Что племена лакота-сиу будут загнаны в границы, именуемые резервациями, забросят охоту и рыбалку, а жить будут на подачки бледнолицых.

Утренний Цветок говорила спокойным бесстрастным тоном, делая паузы, чтобы толмач смог перевести ее слова не знавшим языка франков. Холодом веяло от ее слов. Лютой бездной и непроницаемой мглой Страны теней и снов. Она знала, где в Горах находят желтый металл. И вскоре об этом прознают и чужаки. Если она дочь Совы, ничего удивительного в этом нет. Если она не та, за кого себя выдает, то… Тогда у нее одна дорога — по Тропе, ведущей в небо. Как много зим назад взошел по ней отряд монахов-францисканцев.

Тогда еще безусый воин, не успевший получить грозное прозвище Седого Вепря, обменял у проходящего по Великим Равнинам каравана маленький — с ноготь мизинца — камушек цвета крови. И получил за него целую суму пороха и свинца. Гордый своей ловкостью и хитростью он прибежал в селение похвастать перед отцом. Мрачным и внезапно ставшим чужим отцом. Невзрачный камень, прихваченный им в Лунной пещере, через два дня вернулся на свое место. Вместе со скальпами чужаков. Тайна Черных холмов священна. Седой вепрь улыбнулся воспоминаниям и сделал первый глоток из плошки.

Утренний Цветок ничего не просила. Она предлагала свою защиту и покровительство Полярной Совы. И знания, недоступные никому в этом мире. Вождь покачал головой. Она права. Пришло время великих свершений, и отсидеться в горах не удастся никому. Прольется кровь. И неизвестно, сможет ли она победить. Решать им — народу лакота-сиу.

Она не лгала — вождь это чувствовал. И ничего не обещала. И в этом она была похожа на индейцев. Не бледнолицых, с их лживыми раздвоенными языками. Но дочь ли она Совы? Сама она в это верит — вождь это видел. Но ошибаются все, как ошибался старый шаман, возомнив себя птицей. Прыгнул, раскинув руки, с края ущелья, стремясь взлететь ввысь.

Седой вепрь осушил чашку одним глотком и, взяв в руки бубен, сделал первые шаги вокруг костра. Пламя радостно взметнулось вверх, пожирая подброшенную пищу. Над поляной раздались заунывные гортанные звуки, в такт все убыстряющемуся ритму обтянутого кожей буйвола инструмента. Зыбкие бесплотные тени скользнули из темноты, хороводом окружая костер. Танец Духов и Теней. Танец Предков.

«Лунные братья, не верьте им! Они пришли отнять ваши земли». Фраза мелькнула в голове вместе с нарастающим звоном. Не фраза — послание, которое его потомок отправит через две сотни зим к далекой звезде; передаст с американскими астронавтами. Не до конца уловив смысл предсказания гостьи, вождь, тем не менее, верно ухватил его зловещую суть.

Бубен застучал громче и быстрей. Тени сгустились, наступая на костер. Пламя робко задрожало и испуганно юркнуло, прячась в обугленных ветках. Еще быстрей, еще сильней. Шаг ускорился, стал размашистым, но, в то же время, остался плавным, плывущим. На самом краешке мутнеющего сознания всплыло предупреждение старухи Ийзеки. Пророчество! «Вместе с дочерью Совы придет внук Великой Черепахи, на чьем панцире покоится Земля», — судорожным усилием воли вспомнил вождь древние слова и провалился в забытье…

* * *

— Так вот ты какой, северный олень! — с нескрываемым восторгом прошептала Златка, скинув с головы меховой капюшон.

Вокруг высились заснеженные вершины, поросшие мхом и лишайником. Легкая песцовая куртка — подарок старухи Ийзеки, пришлась весьма кстати. Зима в горах холодная и начинается раньше, чем на равнинах. Тяжелая хмарь, неотступно следовавшая по пятам за маленьким отрядом, сменилась промозглым северным ветром и круговертью метели.

Угрюмые снежные тучи неподвижно нависали над путниками, зацепившись рваными краями за скалистые пики. И лишь в призрачной дали, у самого горизонта виднелся крохотный кусочек чистого небо. Яркие лучи солнца водопадом струились вниз, освещая далекого горного великана, монументального, гордого в своем величественном одиночестве и даже отсюда поражающего своими размерами.

— Мато Типила, — пояснил проводник, неслышно возникнув рядом. — Медвежье Логово. Бледнолицые называют его Башней Дьявола.

— Мы пойдем к нему? — спросила Златка, пригибая ветку сосны, мешающую наслаждаться потрясающим зрелищем.

— Это земли чейенов, — с легким акцентом ответил индеец. — У подножья захоронен великий воин этого народа… — он замялся и после секундной паузы веско обронил: — Табу!

— Жа-алко-о! — плачущим голосом протянула девушка.

— Почему? — звучно хрустнув валежником, небрежно поинтересовался тяжело дышащий после крутого подъема де Брюэ.

Точнее, попытался спросить небрежно, но получилось обречено — вместо вразумительного ответа можно было услышать невесть что. Так и вышло.

— Где-то там, у подножья Башни Спилберг тарелку спрятал… — наткнувшись на изумленный взгляд, она пояснила: — Летающую… — и мечтательно закончила: — Покатались бы…

Де Брюэ даже хрюкать не стал — просто махнул рукой. Привык уже. А индеец, сбросив на мгновенье маску невозмутимости, неуверенно повторил:

— Табу… — и робко взглянул на Златку.

Нельзя, так нельзя. Девушка пожала плечами, еще раз окинула восхищенным взглядом полуторакилометрового великана, и поинтересовалась:

— А как его звали?

— Кого? — спросил индеец.

— Ну, этого… — она покрутила рукой в воздухе. — Чейена.

— Сладкое Снадобье.

Златка прыснула. Де Брюэ и Костилье обменялись веселыми взглядами, но вслух ничего не произнесли; лишь уголки губ дрогнули в мимолетной улыбке.

Кислая Лепешка — а именно такое прозвище носил проводник — неодобрительно покачал головой и ткнул пальцем чуть правее великана: