Лакота не любят войну (здесь Лепешка не выдержал — хмыкнул), но всегда готовы к ней. И даже в самом маленьком племени сиу — миниконжу — воинов больше, чем у гишпанцев. Желчь закурил чханунпу и предложил чужакам. Пусть они сами спросят вакан-танку, если нет веры его словам.

Не взяли трубку. Отказались. Седой итанчан чужаков сказал всего два слова: они остаются. Спокойно сказал, без вызова. А молодой воин с зелеными глазами (Лепешка принял его поначалу за акичиту — стража) провожая их из типи, усмехнулся и коротко обронил: на все воля Великого Отца. Как решит Маниту, так и будет.

Кислая Лепешка аж запнулся при переводе. И не только он — вздрогнул и Желчь. Посмотрел на чужака сузившимися глазами и молча кивнул. Не иначе — своего признал в молодом воине. Вичхаша-вакхана.

Первая вылазка закончилась ничем. Мало у лакота-сиу огненного боя. А у чужаков еще и пушки есть. И бьют они дальше, чем стрелы летят. И на удивление метко, не как инглизы. Ядра легли перед сотней разведчиков, никого не зацепив. И еще раз. Но больше не стреляли. Предупредили. Если б был с ними Улках со своими головорезами, могло и иначе все сложиться. Но дочь Совы наотрез запретила. Сказала: ее спецназ еще не готов.

Она сама хотела идти в разведку, но Седой Вепрь воспротивился. Точнее попросил. Впрочем, Утренний Цветок особо и не настаивала. Молвила непонятное, что этот турпоход ее потихоньку напрягать начинает, и согласилась с вождем. В лагере осталась. Колдовать и зелье варить.

Когда сварила (с третьей попытки — первые две оказались неудачными), Лепешка поразился результату. И не только он. Все племя стояло, разинув рты. Не удивительно. Вид горящей скалы кого хочешь в изваянье превратит. Долго камни горели, черным дымом чадили. Густым и смрадным. Хорошее зелье получилось.

Много чудес ведает дочь Совы. Пол-луны ее мастера снегоступы ладили. Для нее и спецназа. Когда встала на них, самый быстрый скороход племени ее догнать не смог. И в стрельбе с ней сравниться никто не может. Лепешка даже позавидовал Улкаху и его головорезам — их она сама учит. Других индейцев франки обучают. Тоже неплохо, но до Утреннего Цветка им далеко. Очень далеко.

А хитрость какую удумала? Не женскую, воинскую. Обрядила свой спецназ в белые одежды и на снегу их теперь не разглядишь. Добрая битва получилась. Огненным зельем сожгли стены форта, но двоих все же потеряли. Дочь Совы мрачная ходит, подступиться к ней боязно. Ну, да ничего, она что-нибудь придумает.

Кислая Лепешка, шумно вздохнув, попытался прогнать мрачные мысли. Светает, а он так и не сомкнул глаз. Неспокойно горячее сердце, тревожно. Он краем уха слышал беседу вождя с Утренним Цветком. Чует она что-то, а что — сама не знает. Неправильно это, нехорошо. Завтра тяжелый день. Чужаки послов прислали, на переговоры приглашают. Индеец вновь вздохнул. Муторно как-то на душе. Может, ловушка?

* * *

— Все малюете? — веселый голос атамана ворвался в жарко протопленную избушку вместе с морозными клубами пара.

— Угу, — односложно ответил Данила, покосившись в сторону двери.

Гонта топнул сапогами, сбивая налипший снег, и степенно перевалился через порог, зацепив шапкой низкую притолоку. Чертыхнувшись, привычно поискал глазами красный угол горницы, обнажил голову и размашисто перекрестился.

— Что за зверь-то? — без особого интереса спросил он.

— Черепаха, — за сотника ответил старый казак.

Обмакнув иглу в чернильницу, он закрыл один глаз и осторожно коснулся кончиком кожи груди. Из-под рук бывшего иконописца проглядывала грозная морда панцирного земноводного.

— Долго еще? — утомленно спросил Данила, ерзая на жестком табурете.

— Сиди смирно, не вертись, как егоза! — прикрикнул татуировщик, отдергивая руку. — Не то корову намалюю…

— Дурью маешься, колдун! — упрек из уст атамана прозвучал уже не первый раз. — Баловство это ребячье.

— Фенимора Купера почитай, батько. — Ответ так же не отличался разнообразием.

— Библию надо читать, — наставительно задрав палец, отрезал Гонта. — А не ересь мерзкую, богопротивную.

Данила благоразумно промолчал, едва слышно хмыкнув, и сменил тему разговора, деловито осведомившись:

— Разъезд отправили?

— Два конных десятка, — кивнул атаман и сбросил овчинный тулуп на лавку. — Должны уже быть на месте.

Место для переговоров определили ровно посередине: и с той и с другой стороны день пути. Если верхом.

— В ночь тронемся?

— Засветло должны успеть, — протянув озябшие руки к печи, ответил Гонта и напомнил: — Ты еще посты сторожевые хотел расставить, тайные.

— Угу, — мрачно подтвердил Данила и прошипел сквозь зубы — игла коснулась какого-то нерва.

Греческий огонь и маскхалаты не давали покоя. Неправильные какие-то были индейцы. Слишком умные. Потому-то и татуировку он делал, не особо на нее полагаясь… на всякий случай, просто отдавая дань любимой в детстве книжке. Хоть и умные, но все ж дикари. Чем черт не шутит, когда Маниту спит?

— Ладно, — слегка поморщившись, Гонта брезгливо швырнул в угол шерстяные носки и, кряхтя, полез на полати. Надо вздремнуть… — широко зевнув и перекрестив рот, он сонно пробормотал: — Перед дорожкой.

— Спи, батько — хором отозвались казаки.

— А может зря мы затеяли переговоры, колдун? — голос из-под одеяла звучал глухо, словно из могилы. — Твоя стрельба по этим… как их там… секторам — добрая затея. Знатная. И не дело казаку от драки бегать. Били басурманина, и будем бить. И на родной земле и за океаном. Дикарь — он и в Африке дикарь… — радостно хохотнув, атаман закопошился на печи, укрываясь тулупом. — Что молчишь, характерник?

— Неправильный это дикарь, — огорченно пожаловался Данила. — Не дикаристый какой-то… Могучий храп прозвучал вместо ответа.

* * *

— Это неразумно, — в сотый раз повторил де Брюэ. — Испанцы всегда были олицетворением лжи и коварства. Вполне достаточного того, что я буду в составе миссии.

Седой Вепрь отстраненно пил горький настой, изредка поглядывая на звездное небо. Свои доводы он тоже приводил, но упрямство Утреннего Цветка безгранично, как Большая вода. Ну что ж, на все воля Великого Отца. И не ему, простому вождю, перечить дочери богини.

— Мадемуазель! — слегка повысил голос француз и требовательно вопросил: — Ну что вы молчите?

Из тени неслышно выскользнул Улках с неименной кровожадной ухмылкой на бронзовом лице и предупреждающе оскалился. Златка оторвалась от созерцания костра и махнула рукой. Индеец послушно исчез, словно его и не было.

— Месье, — устало промолвила девушка. — Я вам в сотый раз повторяю: без меня вам не обойтись. Не могу этого объяснить, но… — она озабоченно нахмурила лоб. — Поверьте на слово — что-то здесь не так. Я чувствую это…

— Мисс Утренний Цветок, я взываю к вашему благоразумию, — де Брюэ горестно воздел руки к небу. — Женщина на переговорах — это признак слабости. Поверьте моему опыту — я знаю, что говорю. Страна, родившая инквизицию, всегда будет смотреть на вас сквозь пламя костра. И еще… По условиям протокола каждая сторона делегирует трех посланников. С нашей стороны — это месье Вепрь, месье Желчь и я. Во всем нашем племени… — при этих словах Златка улыбнулась, а француз обиженно насупился. — Во всем племени только два человека знают испанский язык: ваш покорный слуга и этот… как его… Черствая Булка, — облегченно закончил он, с трудом вспомнив прозвище индейца-переводчика. Златка прыснула от смеха.