Непостоянная река, вольная птица, которую я приручу.

Она потрясающая, несмотря на полные слез глаза и состояние на грани потери пульса.

Мне до одури нравится ощущать, что Миа находится полностью в моей власти, и я не уверен, что намерен отказаться от этого чувства.

Горячая картинка вновь рождает в моих мыслях образы, приводящие к незамедлительно острой и мучительной реакции в паху. Мое темное «я» ликует, и отчаянно жаждет повторения подобной сцены, но уже с Мией наедине.

Некоторые детали я бы не отказался поменять, с моим членом на языке крошка смотрелась бы куда эффектнее. И этот кадр, до мельчайших деталей прорисованный в моем воображении, не покинет меня до тех пор, пока я не воплощу его в жизнь.

Чувствую, как замерзшие от привычной «маски» губы, раздвигаются в легкой усмешке. Миа реагирует на это искрами лютой, обжигающей ненависти, сверкающей на радужке голубых глаз. Вид у неё такой, словно я озвучил свою фантазию о минете вслух. Что ж, весьма справедливо. Сначала она сочтет подобный процесс за унижение, но я уверен, что она войдет во вкус. А если нет, я найду на какие точки нажать, чтобы испортить птичку.

Возвращаясь к пистолету – я изначально понял, что Энтони Морте берет меня на «слабо». Сомнения были и имели место быть, но они улетучились, как только я взял оружие в руку. Прикинув примерный вес ствола, я осознал коварный замысел дона.

Он хотел поставить меня на место. Проверить, важна ли мне Амелия. Но убить её явно не входило в его планы. Иначе, он бы дал мне заряженный полностью револьвер.

Конечно, я мог ошибиться. Просчитаться. По ощущениям, в барабане могла находиться максимум одна пуля. Но разве у меня был выбор?

Когда дело касается приказов Энтони, то все всегда сводится к Антею. Эпицентр моего мира, моей боли, моей жизни. Мое всё. Каждый вдох и выдох.

Не хочется об этом думать, произносить этих слов вслух. Но за него и ради него я растерзаю любого и любую. Даже Амелию.

– Вынесите её в сад, мне нужно поговорить с Кианом. Держите под прицелом в обездвиженном состоянии, чтобы бежать не думала. Ты же не пойдешь на такую глупость, милашка? – обращается дон к Мие, когда я достаю из её губ пистолет. Амелия кашляет, обсыпая меня тихими проклятьями. Мне нравится её горячность, её запал, прогрессирующий гнев. Я конченый псих, но меня возбуждает то, как она борется, сопротивляется и проявляет силу своего нрава.

В ней столько жизни, огня и света. Поэтому я залип на неё с первых секунд. Чтоб забрать, чтоб подпитаться, заполнить пустоту поглотившую душу.

Стараюсь не смотреть на то, как мои солдаты волокут Мию за пределы моего лофта и не сдавать себя лишний раз Энтони Морте.

– Итак, Киан. Теперь, когда я убедился, что ты сохраняешь трезвый ум и бесценное, присущее только тебе, хладнокровие, мне стоит рассказать тебе об изменениях в наших планах, которые связаны с поведением Доминика Ди Карло. Он не пошел нам на встречу. Признаюсь, я предполагал такой исход, но не ожидал того, что дуреха Пэм посмеет так нас подставить! – едва сдерживая раздражение, цедит дон.

– Что сделала Пэм?

– Памелла была украдена семьей Ди Карло вчера ночью. Ну, как «украдена». Неделю назад, я приставил к ней удвоенную охрану, преследуя исключительно благие цели и предвидя неразумное поведение наших врагов. Памелла возмущалась и сопротивлялась, даже рыдала, но я остался непреклонен. И что ты думаешь? Эта стерва умудрилась отравить всех охранников алкоголем и сбежала! Идиотка.

– Вполне в её стиле, отец. Ты же знаешь, она дикая и быстрая. Своевольная пантера, как и её мать. Таких женщин срывает с катушек, когда к ним приставляют охрану, – я не удивлен тому, что Пэм сделала с секьюрити. Вполне ярко могу себе это представить: соблазнила всех, кто был её «хвостиком», напоила паленым вином и отправила общаться с отражением в унитазе.

И, разумеется, поплатилась за свою самодеятельность.

– Тебе необходимо её вернуть, и извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. Признаюсь, я рассчитывал на то, что получу информацию максимально быстро и легко, но теперь склоняюсь к тому, что возможно, Доминик сам не знает всей правды. Проливать кровь ещё рано. Поэтому, я приготовил для нас новые задачи, которые, я надеюсь, придутся тебе по нраву – следующие пять минут я выслушиваю предположения, поручения и рекомендации дона. Дискуссия заканчивается едва заметным кивком с моей стороны, пожатием рук и моим глухим вопросом:

– Когда я его увижу? – на реальность не рассчитываю. Хотя бы одно чертово видео…

– Когда-нибудь, Киан, – отрезает дон, сверкнув угольно-черными глазами. – Главное, не огорчай Отца. Тогда у меня не будет повода расстраивать внука.

* * *

– Руки прочь, – отдаю приказ солдатам, но они выполняют его лишь после кивка Морте. Мы выходим из лофта вместе, и я сразу беру Мию за край рубашки, мгновенно поднимая девушку на ноги. Её руки по-прежнему сцеплены за спиной, но это не мешает ей бить меня молниями своего взгляда. – Прости, bella, это, чтобы не убежала, – благосклонно шепчу я мягко, при этом жестко хватаю её за горло, так чтобы для всех присутствующих это выглядело как угроза. Перевожу взор на отряд братьев, и повышаю тон: – Мне нужно пять сопровождающих в хвосте, – они понимают меня без слов и отправляются вслед за мной. Чувствую на себе пристальный взгляд Энтони в спину и не могу расслабиться, но это мелочи по сравнению с пылкостью гнева Амелии.

– Ты животное. Бесчеловечное создание. Ублюдок! Не смей прикасаться ко мне, – яростно шипит злючка. Невероятно заводит, когда из таких мягких губ вырываются столь жесткие и грязные вещи. Так и хочется резко заткнуть своими методами.

Я игнорирую проклятия Амелии. Полностью абстрагируясь от женской истерики, затаскиваю птичку в Tesla на переднее сиденье, обхожу тачку и сажусь за руль. В зеркале заднего вида замечаю, как остальные члены клана Морте садятся в свои G-Wagen.

Секунда уходит на то, чтобы резко стартануть с места, и только через пять минут я понимаю, что Мия, наконец, перестала обсыпать меня забавными ругательствами, которые я даже не слышал. Тишину в салоне мерседеса нарушает лишь её тяжелое, возмущенное дыхание. А потом и горький, едва слышный упрек, произнесенный с плохо скрываемой болью и отчаяньем в голосе:

– Как ты мог? Ты же мог убить меня, – её пухлые губы дрожат, добавляя им чувственности. – Для тебя человеческая жизнь совершенно ничего не значит?

– Жизнь каждого из нас – пыль. Мы состоим из пыли, – философски замечаю я. – Пыль, собранная в биоробота с животным началом. Представь, насколько огромен наш мир. Убийства и трагедии происходят каждый день. Это жизнь. В масштабе Вселенной, твоя жизнь не имеет значения, – цинично и жестко опускаю грезы Амелии я. Я попрощался с добрым Кианом в тот момент, когда Морте заметил мой интерес к девушке и отыгрался на нас обоих.

– И моя тоже.

– Как можно так ублюдочно мыслить? – возмущается птичка. Приподнимая носик, сдвигает брови к тонкой переносице. – Вся ваша проклятая семейка расплатится за все зло, которое причинила мне, нашей семье и всем невинным людям. Ясно тебе? Я этого так не оставлю! И мой дядя уничтожит тебя, вас всех… – начинает разбрасываться словами Амелия. Итальянская кровь и эмоциональность неотделимы, как «инь и янь».