— Потому что ты хочешь мне верить.

В руке у нее дрогнул бокал, но она взяла его крепче и отпила еще глоток. Всякий раз, когда он к ней прикасался, ей делалось трудно дышать, и она не знала, в чем дело: в узком лифе или в том, что он так близко. Оставалось только пить вино большими, нервными глотками. Когда он застегнул последнюю пуговицу, бокал был пуст.

Фалько взял его из рук Кассандры.

— Я наполню его снова, а потом придумаю для тебя позу.

— Позу? — с запинкой произнесла девушка.

Он усадил ее кушетку, а сам открыл створки большого шкафа, располагавшегося в дальнем углу комнаты.

— Ну конечно, я ведь собираюсь написать твой портрет.

— Мой портрет?

— Ты так и будешь повторять все, что я скажу?

Фалько вернулся с бокалом, полным чем-то густым и буроватым.

— Вино, к сожалению, кончилось. Осталась особая настойка Томмазо.

Кассандра поморщилась, но взяла бокал.

— Мне бы хотелось посмотреть твои работы, — заявила она, надеясь выгадать время.

Со дня их первой встречи она мечтала, что Фалько попросит ее позировать, но когда мечта сбылась, растерялась.

Фалько улыбнулся.

— Хочешь проверить, на что я способен, прежде чем стать очередной жертвой?

— Нет, я только…

— Я пошутил. — Фалько спихнул со стола несколько холстов и принялся разворачивать их один за другим. На самом верхнем была изображена Адриана в знакомом бледно-голубом платье.

На портрете девушка вышла совсем иной, не такой молодой и свежей, с усталым взглядом и вымученной улыбкой.

— Она здесь такая несчастная, — вырвалось у Кассандры.

Фалько провел рукой по волосам.

— Да. Мне тоже так показалось. Сломанная кукла, которая притворяется любимой игрушкой. Конечно, проще было изобразить ее красоткой, какой она предстает перед всеми, но я попытался заглянуть глубже.

Кассандра кивнула, сраженная неподдельной страстью, сквозившей в его словах. Ведя дневник, она стремилась к тому же: проникнуть в суть вещей. Второе полотно изображало старуху, ровесницу Агнессы. В отличие от сломленной Адрианы, женщина лучилась радостью жизни. Фалько не стал льстить натурщице: его кисть запечатлела и морщины, и темные пятнышки на руках. Не обошла ни дряблых век, ни складок на шее. Но дивный свет, исходивший из глаз старой женщины, делал ее намного красивее белокурой блудницы.

— Кто это?

Кассандра завороженно разглядывала контуры старческого тела, синие дорожки вен, проступавшие под кожей. Она вновь подумала о тете и вдруг ощутила безмерное одиночество. Только бы Агнесса благополучно вернулась из Абано. Без нее палаццобыл таким пустым, что даже желанная свобода теряла свою сладость.

— Не знаю. Цыганка. Торговала циновками на воскресном базаре.

Фалько провел кончиком пальца вдоль ключицы старухи.

— Удивительная вещь человеческое тело. Каждая часть по отдельности такая хрупкая, а как ловко получается, если сложить их вместе. Жизнь полна противоречий.

Кассандру смущало, что его мысли в точности совпадали с ее собственными. Ей не хотелось, чтобы Фалько дразнил ее за склонность к сочинительству, как это делал в детстве Лука.

— Жизнь полна противоречий. Люди сильны и слабы одновременно. Жизнь бывает к нам жестока, а назавтра дарит надежду, — задумчиво сказала она, чувствуя, что слова ее звучат так избито.

Фалько отвел глаза и принялся перебирать холсты.

— Я повидал достаточно жестокости, — произнес он. — И чаще всего творили ее так называемые праведники. Почему вера превращает людей в кровожадных тварей? Войны, казни…

Голос Фалько дрогнул, и Кассандра поняла, что мысли его бродят очень далеко от мастерской Вечеллио. Впрочем, печаль вскоре рассеялась, как утренний туман при первых лучах солнца.

— Итак, — начал он, сворачивая холсты. — Я прошел испытание, синьорина Кассандра? Достоин ли я писать ваш портрет?

Кассандра покосилась на ноги, торчавшие из-под помятой юбки, и живо представила лица Агнессы и Луки при виде такого шедевра.

— Ты ведь не собираешься его выставлять? — спросила она с надеждой.

— Вообще-то я собирался повесить его на набережной Большого канала. Название такое: «Синьорина Кассандра Каравелло, почти обнаженная». Как тебе?

— Очень смешно!

— Я тоже так подумал.

Фалько передвинул табурет с мольбертом на середину комнаты и жестом пригласил Кассандру занять место на кушетке:

— Прошу вас.

Он переставил поближе лампы, вполголоса сетуя на плохое освещение.

— В обычных обстоятельствах, — признался Фалько, — я предпочел бы писать тебя днем. Это единственный способ добиться правильного света. Но мне нечасто доводиться выбирать обстоятельства. А с тобой все необычно.

Кассандра вспыхнула; на ее лицо ему придется потратить немало красной краски.

— Сядь по-другому, — распорядился Фалько. — Можно подумать, под тобой еж.

Кассандра поменяла позу, но Фалько только расхохотался.

— Позволь-ка мне.

Подсев к девушке, он осторожно повернул ее бедро, чтобы правая нога немного выступила вперед, потом поправил прическу, но в итоге разбросал волосы по плечам. Кассандра все пила настойку в надежде, что хмельное питье поможет успокоиться. Прикосновения Фалько пронзали ее точно молнии. Воздух в мастерской с каждой минутой все сильнее накалялся.

— Тебе холодно? — спросил он.

Кассандра слабо покачала головой. На самом деле ей казалось, что еще миг — и она запылает. Ей хотелось оттолкнуть наглеца и убежать и в то же время хотелось, чтобы он длил свои прикосновения. Странное место, дерзкий наряд и таинственный напиток прогнали страх и сняли запреты. Кассандра чувствовала себя живой и свободной, как в ту ночь, когда переоделась куртизанкой. Но тогда она притворялась кем-то другим, а сегодня была сама собой.

Фалько отступил, чтобы полюбоваться своим творением:

— Почти безупречно.

Он порылся в шкатулке и достал из нее сверкающее аметистовое ожерелье. Украшение показалось Кассандре знакомым, но она не могла вспомнить, где его видела. Среди бесчисленных украшений Мады наверняка сыскалось бы и такое. У этой модницы их было больше, чем у всего семейства дожа.

Фалько помог девушке надеть ожерелье. Тяжелые камни показались ей обжигающе холодными.

— Вот так. А теперь изобрази неприступность. Это у тебя несомненно получится.

Кассандра поджала губы и склонила голову.

Фалько покачал головой.

— Ты выглядишь так, будто проглотила пчелу. Попробуем что-то более естественное. Как насчет высокомерия?