А карлик только постучал по столу вместо закуски и заявил:

– Ну всё, набухался. Теперь по бабам пойду. Есть тут у меня одна… подвинься!

Лаптев после такого заявления со скамейки соскочил моментально. Маливанский подвинулся по скамейке, ловко спрыгнул, следом сделал пару шагов, соскочил с беседки над лужей и… упал в снег лицом.

Молча. И без движений.

Ну как снег? Это был скорее грязный лёд, что сразу отразилось на лице Григория.

– Минус один, – отметил этот факт Шац, поднимая Григория. И за подсказкой на Лаптева посмотрел. – Или минус половина?

– Минус ноль пять! – отметил Лапоть, снова плеская по стаканам.

– Не залупайтесь на человека!

– Какой залупайся? Он же два стакана по 250 миллиграмм опрокинул, – объяснил свою позицию Лаптев. – Ещё и водку с коньяком смешал. Вот его и накрыло… Хорошо, не закусывал!

– Чего тут хорошего? – не понял Боря.

– Помер бы нахрен! – добавил Лапоть. – А так походу насквозь прошло. Сейчас обоссыться, но жив будет.

– Так, давай его на скамейку, – добавил Шац.

Боря с заметным трудом поднялся. Превозмогая боль, присел на лавочку и смотрел, как мужики поднял и отряхнули карлика, на ноги поставили, а тот стоит и… храпит!

– Да ну нахуй! – воскликнул даже Боря. – Он что ещё и служил?

Снежинки мокрые на красном носу Маливанского повисли каплями. В короткой бородке и чётких усах застряли вместе с грязью листики. Глаза плотно закрыты, а храп вдруг такой послышался, что пёс решил приподняться в беседке и отойти подальше с выражением морды «ну его нахрен!»

– Может мы зря его со снега убрали? – предположил Лаптев. – Может, карлики как дети? Морозоустойчивые?

– Лапоть, ты набухался. Одумайся! – возмутился Боря, прекрасно понимая, что анатомия у людей небольшого роста ничуть не отличается от «полноразмерных».

«Разве что Стасян может в берлогу к медведице занырнуть и выйти живым, а она остаться довольной», – тут же добавил внутренний голос.

– А чего тут думать? У него малый круг кровообращения! – стоял на своём Лапоть. – Дети ведь не мёрзнут. Вообще. Это родители просят надеть шапку и теплей обуться-одеться. А они что?

– Ага, сопли текут только, – хмыкнул Лопырёв.

– Но это же конденсат! – снова возмутился Лапоть. – А воспаления лёгких вообще не существует. Ты антипрививочников слышал? Они умирают от тоски!

– Завали, – посоветовал Шац, отвесил корешу подзатыльник и украдкой граненый стакан о тельняшку протёр.

Так как из дома с полным пакетиком конфет в огромной ладони шагал улыбчивый великан, которого может расстроить, что пили из его тары без ведома.

– Еле нашёл, – сокрушался Стасян. – Шкафы у тебя как-то плотно идут, Шац. Я тыкал тыкал, стучал стучал, пока не матюкнулся, не открылись.

Хозяин лишь пожал плечами, прекрасно понимая, что умная техника перед богатырской силой не устояла.

– Ну что я могу сказать? Я как раз хотел делать… ремонт, – и повернулся к Лаптю. – Цвет не нравился. Не модный в этом году.

Боря покачал головой, пытаясь понять, на сколько вообще Стасян уже накосячил в денежном эквиваленте?

Стасян дошагал до беседки за пять шагов. На длинных ногах с обувью из солдатских ботинок, так похожих на лыжи своей подошвой это не проблема. И с недоумением на храпящего посмотрел.

– А кто карлика вырубил? – только и спросил крановщик, конфеты на стол водрузив. И в два движения Маливанского на свободную скамейку переложив из положения стоя.

Храп прекратился, но лишь на мгновение. Затем возобновился с новой силой.

– Самоуверенность, – объяснил Шац и на Борю посмотрел. – Слушай, ну шашлыков поели. Давай теперь в баню, что ли? Сходи, проверь? А? А ты, Лапоть, сгоняй пару бутылочек со склада в подвале захвати. Коньяк в таре по пол-литра, с вином и прочей барматухой не перепутаешь.

Лапоть приподнялся, тяжело вздыхая:

– Вот всю жизнь я у тебя на побегушках. Всё бегаю туда-сюда. Сюда-туда, – но всё равно пошёл к спуску в бомбоубежище.

Именно в него скорее был превращён усиленный подвал дома с дверью, способной выдержать прямое попадание небольшого ядерного заряда.

Боря только на Стасяна посмотрел. А тот уже прогулялся, нагулял аппетит. Потому снова уселся и принялся новое мясо из тазика утрамбовывать, пока совсем не остыло. Но там уже почти ничего.

С удивлением подхватив последний кусок со дна тазика, Стасян тут же снова подскочил и пообещал:

– А я тогда следом крылышек на решётке сделаю! И сосисок отдельно с овощами подкопчу. Да и салатов надо подрезать. «Цезарь» уже на «пиратский» похож. Курицу всю съели, одни листья остались.

«Все ещё голодный, в общем», – быстро понял внутренний голос.

– А я тогда отлить сгоняю и… есть тут у меня одна идейка. Обмозговать надо, – добавил Шац и пошёл домой вместе со Стасяном по пути.

Боря поднялся следом. Поморщился, но спорить с мужиками не стал. До бани прогуляться милое дело. Парная давно нагрелась, только и ждёт компании. Бассейн наполнен до краёв, только холодный, зараза. Как в прорубь руку окунаешь.

«Зато – взбодрит и отёк быстрее спадёт», – тут же посоветовал внутренний голос.

Взгляд невольно на часы упал. Ещё те самые, что Князь подарил. Ну или как бы подарил. Просто дочь настояла, чтобы одел. А чтобы снял – разговора не было. Так и остались на запястье болтаться последние месяцы. И те часы показывали, что за полдень уже давно, а это значит, Москва точно проснулась. И пока все-все не напились и снова важное дело не отложили, Боря решился на звонок.

– Вика? Привет! Слушай, Шац прилетел…

Разговор с дочкой Лопырёва не занял много времени. Минут десять. Но за это время удалось многое рассказать той, что ещё не сменила фамилии. И рассказал Боря именно для того, чтобы не обижалась на отца и точно знала, что с ним дальше будет.

«Лучше сразу правду-матку, чем все эти увёртки», – решил внутренний голос: «Она обязана знать. А вот что будет с этим делать – уже другое дело».

Пока московская блондинка взяла паузу, чтобы обдумать полученную информацию, Боря на датчик температуры посмотрел. Там 110 градусов по Цельсию. Удовлетворённый результатом, снова на улицу вышел. А у беседки уже новая кутерьма.