что вслед за первым танком перевалила бугор и двинулась к шоссе, на ходу развертываясь для атаки, вся танковая колонна.

— Гранаты! — разноголосо перекатилось по окопам.

И недавняя бомбежка, и ожидание атаки сделали наступившую теперь тишину сторожкой, до предела напряженной. Отчетливо и отрывисто справа и слева прозвучали металлические щелчки. Бойцы ставили гранаты на боевой, затем на предохранительный взвод, сдвигали задвижки запалов.

Накануне Петр Николаевич лишний раз проверил, насколько умело бойцы обращаются с этой карманной артиллерией. Слушал его и Петя Шкодин. А вот сейчас уже не в порядке обучения, а всерьез глянул на него красный сигнальчик, и пальцы дрогнули, поспешно закрыли этот тревожный зрачок предохранительной чекой.

— Не торопись, не торопись, Петро, — насколько мог, спокойно сказал Широнин. — Время еще есть.

А времени-то было не так и много. Каких-нибудь триста метров оставалось пробежать головному танку до первых выдвинутых перед переездом окопов взвода. Широнин легко определил тип танка — с такими приходилось встречаться еще у Дона. Это был «Т-3», вооруженный 37-миллиметровой пушкой и тремя пулеметами. Он долго не открывал огня. И лишь с двухсот метров полоснул несколькими пулеметными очередями. Но тут последовал первый удачный выстрел тюринской пушки, выстрел, которого с нетерпеливым волнением дожидался Широнин и весь взвод.

— Вот это молодец Нечипуренко! — воскликнул Шкодин, по-приятельски относя всю удачу на счет сослуживца. Широнин наблюдал за меткими выстрелами артиллеристов, расчетливо откладывал момент, когда и взвод должен был обрушить на атакующих всю огневую силу. И вот она подошла, эта минута. Гитлеровцы приблизились к каменной изгороди, заметались перед нею, не зная, на какую ее сторону выгодней податься. Большая часть их побежала влево.

«Ага, растерялись!..» — с мстительным удовлетворением подумал Широкий, высоко поднял и опустил руку — сигнал открытия огня, и сам приник к ложу автомата, нажал спусковой крючок. По набегавшей цепи гитлеровцев ударили пулеметы и автоматы всего взвода.

…Широнин, как и Нечипуренко, заметил пошедшие в обход самоходные орудия. Он знал, что туда, к самому дальнему переезду, Билютиным также был направлен подвижной отряд заграждения. Правда, отряд был малочисленный, сколоченный наспех. Не хватало людей, не хватало и мин. Плотно минировать всё танкоопасные направления перед растянувшейся на шесть километров Тарановкой оказалось невозможным.

Удастся ли отряду задержать самоходки? Мысль об этом тревожила Широнина, и он сквозь гул надвинувшегося боя нет-нет да и пытался уловить отзвуки другой схватки, той, которая велась вдали и от которой также зависела судьба обороны беспаловского переезда. Ветер донес три гулких взрыва. Так могли взорваться только мины. Однако самоходок прошло не три, а больше. Но Широнин уже не мог думать об этом…

Две бронемашины, на ходу ведя пулеметный огонь, вышли на левый фланг взвода, и пули взметнули снег на бруствере. Широнин и Шкодин пригнули головы, схватили противотанковые гранаты. Урчание первой машины слышалось рядом, окоп Широнина находился теперь в мертвом, недосягаемом для пулеметов пространстве. Широнин поднялся и уже занес связку над головой, когда у колеса бронемашины разорвался снаряд. Она накренилась, проползла еще несколько метров. Широнин и Шкодин метнули гранаты, упали в окоп. Приподнялись и увидели, что вторая машина въехала на лед пруда, продавила его и пулемет, сделав несколько очередей, умолк. Но чувство облегчения не успело и шевельнуться в душе. Что-то лязгнуло, зашумело сзади на насыпи. Широнин оглянулся. По ту сторону рельсового пути неслось к переезду самоходное орудие с крестом на броне.

— Та-ам! Смотри! — высунулся из окопа и кричал Широнин в сторону переезда, где было отделение Вернигоренко, кричал, зная, что в шуме боя его все равно не услышит никто. Он по пояс вылез из окопа, протянул руку, указывая на опасность.

Еще несколько минут, и самоходка ударит взводу в спину, начнет утюжить окопы. Широнин ощутил жгучую, щиплющую боль выше локтя, но не опустил руку, продолжал подавать сигналы. У переезда заметили их. Кто-то — кажется, Скворцов — вылез из окопа, пополз к насыпи. На ее склоне длинная, измаранная грязью шинель красноармейца была легкой мишенью и для вражеских автоматчиков и для танковых пулеметов. Скворцов прополз несколько метров, и темный след крови потянулся за ним по откосу. Взвод усилил огонь по гитлеровцам, по смотровым щелям танков, чтобы помешать прицельной стрельбе.

А уже и не различить, движется ли Скворцов или нет?.. Движется!.. Руки, в одной из которых виднелась противотанковая граната, выдвинулись вперед, к ним медленно подтянулось все тело. Самоходное орудие круто, сломив придорожный столбик, завернуло у переезда, прогрохотало по рельсам, приподняло днище над скатом насыпи. И в это время ползущий привстал на колени, пошатнулся и замедленным движением словно не бросил, а обронил гранату под набегавшую на него гусеницу…

Окутанная дымом разрыва машина боком съехала с насыпи, перевернулась, рухнула.

Может быть, именно этот поединок, разыгравшийся на глазах у всех, предрешил исход первой атаки. Часть гитлеровцев залегла, часть откатилась назад, за пригорок, и оставшиеся танки не решились без пехоты продвигаться дальше.

В широнинский окоп приполз Болтушкин.

— Эх, Андрей Аркадьевич, Андрей Аркадьевич! — с горечью проговорил он. — Вот же у него смерть-то какая!

— Не смерть, а бессмертие… — поправил Петр Николаевич.

Болтушкин опечаленно опустил голову и вдруг вскинул глаза на Широнина.

— Товарищ лейтенант, вы ранены, что ли?.. Из рукава каплет.

Из рукава широнинского полушубка действительно стекала и пятнала снег темная струйка крови.

— Ну-ка, разденьтесь, — приказывающе проговорил Болтушкин и напустился на Шкодина. — Ты что здесь делаешь, не видишь, что ли?

— А как у тебя с людьми? — спросил Широнин, пока Болтушкин делал ему перевязку. Пуля прошла в мякоти предплечья.

— Кирьянов погиб, Субботина ранило, но, говорит, еще крепко себя чувствует, может пособить. Остальные все целы. А вот что у Вернигоренко и у Седых — не знаю.

— Разрешите, товарищ лейтенант, я туда смотаюсь, — вскочил Шкодин.

— Поосторожней только. И передай всем мой приказ — беречь себя. Их-то, гитлеровцев, по десятку на каждого из нас.

Шкодин вскоре вернулся, доложил.

— У Седых только молоденького одного еще при бомбежке контузило. У Вернигоренко ранен Злобин, и вот… Андрей Аркадьевич…

Шкодин протянул командиру взвода небольшую обернутую синей фланелькой пачку документов. Петр Николаевич развернул ее, нашел партийный билет, раскрыл. Партийный билет был выдан Варнавинским райкомом партии Горьковской области в 1940 году. Ясно, что к этому времени относилась и фотокарточка. И однако только большие залысины свидетельствовали о том, что к этому времени Скворцову перевалило далеко за сорок. А так — живые смеющиеся глаза, аккуратно подбритая бородка, которую к лицу носить и тридцатилетнему.

— Это ведь его война состарила, я знаю, — проговорил Александр Павлович, с которым чаще, чем