случилось в первый же день. И вот теперь вопрос. А что же будет дальше?

— А? — Только сейчас я обратил внимание, на то, что врач замолчал и замер, уставившись на меня. — Вы меня спрашиваете?

— Ну да. Вы знаете, что будет дальше?

— Эм. Н-нет. Не знаю.

— Вот и я не знаю. И вряд ли хоть кто-нибудь в этом здание сможет ответить на этот вопрос. Поэтому я предлагаю вам пока что остаться в специализированной больнице и понаблюдаться. Недолго.

— Недолго? Сколько это займет времени?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Всё будет зависеть от дальнейших показателей. Но не переживайте. Вы успеете подать документы на поступление.

— А-а… Э…

— Да ну вы что же, думаете, у нас тут сплошные идиоты работают? Конечно же, мы в курсе об открытии набора. И думаете, вы единственный, кто после этой информации ринулся на повышение? У нас сейчас знатный завал… Вот людям деньги-то девать некуда — пробурчал он в конце еле слышно. Но, думаю, последняя фраза уже предназначалось не для меня.

— Всего десять УМЕ, значит… — не скрывая своего расстройства, пробормотал я, пытаясь прикинуть, что теперь будет с моим поступлением. Надеюсь, врач оказался прав, и мои силы ещё вырастут. Иначе этого просто окажется недостаточно. — Маловато будет… — продолжил я бормотать.

— Всего⁈ Маловато⁈ — Замерев и уставившись на меня с ошеломленным взглядом, произнес врач. — Вы, кажется, чего-то не понимаете!

— Ой, извините. Это я так. Мысли вслух. Мне для поступления просто больше надо.

— Ну да, ну да. Маловато ему…

Бормоча что-то себе под нос, доктор принялся расставлять всё по своим местам. Убрав все свои магические приблуды и обычные инструменты, врач снял перчатки и направился к выходу из палаты.

— Подождите! — Окрикнул я его. — Так мне-то что теперь делать?

Он обернулся, посмотрел на меня странно сверкнув глазами и с легкой усмешкой проговорил:

— Пока посидите здесь. Скоро вас переведут в другую палату под наблюдение.

* * *

— О, Валентиныч! — заглянул в ординаторскую невысокий и худощавый мужчина лет сорока на вид. — А я бегаю тебя ищу!

— М-м-м-м? — оторвался от чашки чая пухленький старичок. — А чего меня искать? Опять какой-нибудь идиот в задницу лампочку засунул? Так, это не ко мне. К Палычу иди. У него рука уже набита.

— Да, нет же! Там одаренного выгрузили. Занятный экземплярчик!

— Федя, ты патологоанатом! У тебя юмор черный, а потому экземплярчики твои, может и забавные, но слишком холодные.

— Ну, этот еще теплый был, когда привезли, — усмехнулся коллега и уселся рядом за стол. — То ли сам пробовал, то ли надоумил кто-то, но был у него выброс. И как ты понимаешь…

— Сила огня, судя потом, что теплым привезли, — хмыкнул Иван Валентиныч.

— Да, но знаешь, что? Я его смотрю — теплый. Снаружи — никаких следов, только белки глаз белые и зрачка нет, словно сварили их. А как брюшную стенку вспорол — арома-а-а-а-ат! Знаешь, как от колбасы ливерной. Я значит, стенку отбрасываю, а там — не поверишь, все кишки, печенка с селезенкой — словно вареные, в бульоне плавают…

Валентиныч, что уже поднес бутерброд ко рту, остановил руку и хмуро посмотрел на коллегу, что уже стянул печеньку из вазочки и осматривался на предмет чашки для чая.

— Федя, ты нормальный, нет⁈ Я вообще-то ем!

— Ой, Валентиныч, давай не придуривайся! Ты до неврологии два года отработал гинекологом! Это вообще-то твоя специальность первичная. Ты два года женщинам смотрел в промежность и засовывал в них пальцы. При этом ни на одной не женился! И после этого ты меня будешь упрекать?

— Они были живыми, — буркнул старичок, откусив бутерброд с колбасой и запив чаем.

— Ну, да. Принципиальная разница. Мои холодные, а твои теплые. А я тебе как раз и говорю, про теплого, но твоего! Знаешь, как парило изнутри? Словно скороварку открыл…

Иван Валентинович, недовольно бросил бутерброд на блюдце и посмотрел на коллегу.

— Оставлять надкушенный бутерброд — кощунство! — заявил он недовольно покосившись на остатки еды.

— Угу, даже когда он лежит на трупе, — буркнул Иван Валентинович. — Доедай.

Патологоанатом, с довольной миной взял бутерброд, и принялся его есть, смачно чавкая.

— А у тебя как? Вчера машину департамента магических дел видел.

— Угу, привезли тут одного, — кивнул Валентиныч, с прищуром наблюдая за Федей, начав подозревать, что весь рассказ об одаренном был как раз для того, чтобы отжать у него еду. — Слушай, тебе лень было с собой еды заказать?

— М-м-м-м? Нефть, профто фабофал нофью…

— Шабашки от ритуальщиков?

— Они самые, — кивнул мужчина, дожевав бутерброд. — Посмертную улыбку просили очень. Платили хорошо. А я что? Я никогда не против… ик… денег.

Тут коллега с жалостью посмотрел на кружку в руках у Валентиныча. Тот закатил глаза, и протянул ему чай.

— Ты такими темпами мне с тебя придется деньги за еду брать, — проворчал доктор. — У тебя вообще совесть есть?

— Совесть? У патологоанатома? — хмыкнул Федя. — Зачем чушь спрашиваешь?

— Тогда с тебя двести рублей. За бутерброд и чай.

Тут коллега выпучил глаза, открыл рот, закрыл и снова открыл.

— И у кого тут совести нет⁈ Валентиныч, побойся бога!

— Тогда палка колбасы. Сырокопченой. И чтобы не дрянной какой, а нормальной!

— Будет тебе колбаса, — нехотя проворчал патологоанатом. — А чего там с одаренным? не мой клиент?

— Нет. Просто выдал прирост после первого возвышения в пять сотен процентов, — махнул рукой Иван Валентинович. — Сунули ко мне под наблюдение. У департамента томограф накрылся, а парень в сопор ушел. Они ко мне и притащили. Я тоже сначала думал, может сосуд в мозгах лопнул, а нет. Нормальный вышел. Никаких проблем. Даже неврологии никакой.

— Ну-у-у-у-у… Пятьсот процентов? — с прищуром спросил Федор.

— Да. До возвышения два УМЕ, после — десять. Только вот прироста у него больше не идет. Показатель, словно вкопанный.

— Хм, а что в анамнезе?

— Восемнадцать лет. Не болен, не обследовался, не оперировался, даже у стоматолога карточки нет.

— Угу, не светился, не привлекался, — кивнул коллега.

— Из значимого — постоянные тренировки с даром больше пяти лет подряд и зелье для развития