– Ты, урод, сдохнешь, если там останешься! – кричали ему сверху.

Стас и сам это понимал. Еще пара-тройка дней в этой яме, и он труп. Его даже наверх вытаскивать не станут. В лучшем случае забросают закоченевшее тело землей... И наверху его ничего хорошего не ждет. Но там, может, хотя бы накормят перед смертью...

Все-таки он смог зацепиться за веревку, все-таки его вытащили наверх. На ногах он удержаться не смог и боком повалился на землю. На сухую, покрытую прелой хвоей землю. После вонючей хляби, где он провел несколько дней, эта земля казалось ему сейчас пуховой постелью.

– Этот, что ли? – услышал он чей-то презрительно звучащий голос.

– Он.

– Чмо какое-то вонючее...

– Так в дерьме столько просидеть...

Стас понимал, что говорят о нем. Но слушал отрешенно. Пусть говорят, пусть что хотят делают, лишь бы не бросали обратно в яму.

– А лежит чего?

– Так совсем дошел... Но лучше его не трогать. Он тогда тоже еле стоял. А тронули, так четверых положил. Еле потом откачали...

– Зачем нам такой?

– Вот я и думаю, зачем? Кончать его надо...

– А больше и нечего... Во! Уже и палач идет! На колени его надо поставить! И камеру включить...

– Вонища-то какая!

Чьи-то руки брезгливо взяли Стаса за плечи, оторвали от земли. Попробовали поставить на колени, но всякий раз он приземлялся на пятую точку опоры.

– Нормально, пусть так будет...

Стас знал, как реагирует нормальный человек на своего палача. Чеченцы присылали кассеты с записями своих злодеяний. Стас видел на пленке захваченных в плен парней, которых знал как отважных бойцов. Но под чеченским ножом некоторые из них превращались в парализованных от страха баранов. Их можно было брать голыми руками. И чеченские головорезы их брали – вспарывали горла от уха до уха... Сейчас должны были убить самого Стаса. Он пока еще не видел своего палача, но уже нисколько его не боялся. Как не боялся умереть. Полная атрофия чувств. Полное безразличие к собственной судьбе. Пусть режут, пусть стреляют, лишь бы поскорей... Он и сам напоминал со стороны закланного барана, и ему было все равно...

Но внутри все взорвалось, когда он все-таки увидел своего палача. В сопровождении вооруженного конвоя к нему подходил Никита. Свежий, сытый, в камуфляже, который здесь могли носить только подонки... В опущенной руке он держал пистолет с глушителем...

Все-таки прав был Стас, когда искал и находил в Никите виновника своих бед. Это он заманил его в эту ловушку – наверняка, по воле господина Скворцова. И теперь его ждет смерть. От руки человека, которого Стас уже почти признал своим другом... А ведь все так хорошо было. Они с Симоной жили душа в душу, она должна была стать его женой. Но подлый Никита разрушил прекрасную идиллию. Сейчас Стас умрет, а этот гад будет продолжать жить.

– Мра-азь! – взревел он.

И снова всплеск резервных сил превратил его в боевую машину. Сгустком разрушительной энергии он ринулся на Никиту, но кто-то вовремя подставил ему подножку. И тут же град чудовищных ударов пригвоздил его к земле...

* * *

Никита не совсем понимал, зачем ему дали пистолет, зачем привели его в это скрытое от глаз место между дровяным сараем и колючей проволокой второго кольца ограждения. Какие-то люди там, какое-то измазанное грязью создание, сидящее на земле... И это создание вдруг взвыло раненым зверем и бросилось на него. Никита с ужасом узнал в нем Стаса. И невольно вздохнул с облегчением, когда его сбили с ног. Но душа еще больше почернела от злости, когда Стаса втоптали в землю...

– Чего стоишь, придурок? – спросил его Восьмой – так звали человека, который, так сказать, взял над ним шефство.

– А что делать?

– Стреляй!

– В кого?

– В него! – Восьмой ткнул пальцем в распростертое тело.

– Зачем?

– Теперь это твоя работа. Палачом будешь... А как ты думал в рай въехать?

Увы, но именно такое предложение он и ожидал услышать, когда получал пистолет. Наконец-то его озвучили... Только вряд ли пистолет заряжен боевыми патронами. Ведь Никита мог повернуть оружие против Восьмого, против Седьмого, против всех из этой вонючей когорты... А желание у него было. Всех бы выродков перестрелял...

– Хорошо...

Никита дернул затвор и выстрелил. Пуля взрыхлила землю в шаге от головы Стаса... В это невозможно было поверить, но пистолет был заряжен боевыми. А ствол неплохой – отечественного производства «тульский-токарев». Только вряд ли магазин забит под завязку...

– Ты что делаешь? – прикрикнул на него Восьмой.

Он думал, что Никита выстрелит снова, поэтому придержал его за руку.

– Так сами же сказали...

– Не торопись!.. Сейчас его в чувство приведут!..

Никита осмотрелся. Позади него конвоир с короткоствольным «калашниковым». Этот наготове – чуть что, сразу будет стрелять. Рядом Восьмой – у этого пистолет. «Беретта» с глушителем – как и Никита, он держит ее в опущенной вдоль бедра руке... И еще двое возятся со Стасом. У этих только дубинки. Еще один с видеокамерой. В общем-то, хватит одного боевого патрона. А там как повезет...

– Да ладно!

Никита снова направил пистолет на Стаса.

– Не ладно! – снова одернул его Восьмой.

Судя по его поведению, можно было предположить, что Никита может надеяться хотя бы на один-единственный выстрел... Но больше надеяться, казалось бы, не на что. Чтобы вырваться на свободу, требовалось преодолеть два кольца ограждения, два контрольно-пропускных пункта. А так просто его никто не выпустит. Разве что ногами вперед... Но уж лучше умереть с музыкой, чем жить палачом... А еще лучше вырваться на свободу. Никита чувствовал в себе силы совершить безумный рывок. Лишь бы Стас не подвел, ведь Никита возлагал на него большие надежды...

Стаса привели в чувство, выкрутив ему руки, поставили на колени. Человек с камерой приготовился записывать на пленку сцену казни. Чтобы увековечить падение Никиты... Если он позволит себе исполнить роль палача, то ему придется убивать и дальше, пока он не настреляет себе на высшую меру наказания. Тогда его можно будет выпустить за деньги... Вернее, он так будет думать, что его могут освободить. Но это вряд ли. Скорее всего, деньги возьмут, а его оставят здесь навсегда... Но в любом случае он не станет стрелять в Стаса.

– Поближе подойди! – показывая на приговоренного, посоветовал Восьмой.

– Зачем?

– Стреляешь плохо, мажешь... Поближе, говорю, подойди...

– А если все равно промажу?

– Там еще четыре патрона... Если все смажешь, тогда тебе кранты, парень...