– Вы уверены, что это сейчас актуально? – спросил он, имея в виду вопрос о лучшем Блоке.

– Когда же, как не сейчас? – воскликнул ученик. – Поезд вместе с нами вот-вот улетит в небеса. Дело решенное. Ваня, – он показал на парня, который продолжал целиться в небо, – по-своему исполняет долг. Ну а мы должны исполнять свой. Ибо, цитирую: кроме потребности быть, есть еще властная потребность понимать! Вот и матушка наша, Евдокия Анисимовна… Нельзя ведь сказать, что ее действиями руководит какое-нибудь узко понимаемое чувство целесообразности. Кто же на здоровую голову решит вынашивать ребенка за пять, примерно, минут до железнодорожной катастрофы?

– Окстись, Алеша! Ты о чем?

Перед профессором стоял его сын, несомненно, хотя это был одновременно все тот же ученик, укравший у Гонопольского невесту.

– Ну, забрюхатела натурально. – Алеша показал рукой на окно.

ГМ подбежал к окну, в сторону которого махнул рукой сын, и увидел в нем слабое, но явственное отражение Дуни. Она держала руки на покатом животе и немного щурилась, находясь в полосе мокрого ветра.

– Как же ты могла? – сказал он беспомощно. – Мы ведь договорились, Дуня. И в твоем возрасте… Это рискованно, наконец. Что мы, в Чили или в Колумбии?

Старик был обескуражен, расстроен, не то слово, но, странным образом, и почти рад, даже очень рад. Молодец женка!

Он обернулся, чтобы выкрикнуть какую-нибудь дикую здравицу и обнять сына, но вагон был пуст. Вокруг сияла стерильная белизна нежилых стен, и только на гвозде покачивалось забытое кем-то ситечко с кофе, похожим на сморщенный рот старого киргиза. Не улетели же все, действительно, на небеса, как пророчествовал это вертлявый? Значит, просто сбежали? И остались только они с Дуней в этом неизвестно куда несущемся поезде.

– Гриша, – позвала Дуня из окна. Старик протянул руки к отражению…

У ЦЕЛЕБНОГО ИСТОЧНИКА АЛЕКСЕЙ НАХОДИТ ДЕВУШКУ ИЗ ЭЛЕКТРИЧКИ, ТЕРПИТ ПРИДИРКИ МЕСТНОГО АЛКАША, ПОЛУЧАЕТ СКУПЫЕ СВЕДЕНИЯ О СУЩЕСТВОВАНИИ МЕСТНОГО АДА, А НА ОБРАТНОМ ПУТИ ВСТРЕЧАЕТ ДАВНЮЮ ПОДРУГУ И ВМЕСТЕ С РАДОСТЬЮ ИСПЫТЫВАЕТ СТРАХ РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Рано утром у целебного источника уже собирались со своими стульчиками «академики». «Академиками» называли всех жителей поселка, среди которых настоящих академиков, в добровольно-принудительном порядке возводивших здесь после войны дачи, почти не осталось.

Специалист по Урарту Руфь Слипачева, которая в последние годы уделяла больше внимания экологии и патриотическому воспитанию; тишайший Соломон Мудрик, профилирующий тему терроризма до семнадцатого года; исследователь детского фольклора Рудницкий, хирург-русофил и проповедник трезвого образа жизни Уваров, нейрофизиолог Бехтина, которая после восьмидесяти занялась взвешиванием души, недавно рассекреченный физик Иванов, академик танцев Вишневский и еще несколько членов-корреспондентов широкого диапазона.

Впрочем, этих достойных людей, кроме, разумеется, их ближайших родственников, мало кто видел. Они сидели в своих летних кабинетах, протапливая три раза на день печку-голландку с положенными на нее для тепла кирпичами, а выходя изредка на прогулку, сливались с вечерним пейзажем, который был почти их ровесником. Что говорить, уж и дети их по большей части перешагнули пенсионный рубеж.

Встречаясь заново каждое лето, дети академиков так и спрашивали друг у друга прежде всех новостей: «Вы уже за рубежом? И сколько положили? Ужас! Ну как на это можно жить?» Все, однако, продолжали как-то жить, стыдливо себе в этом не признаваясь.

Вокруг беседки с родником собралось порядочно людей. Многие сидели на принесенных стульчиках. Дамы разложили шляпы и береты, кто на траве, кто на листьях лопухов, которых были целые заросли. Солнце здесь, вероятно, никогда не появлялось, и высокий намыленный куст, казалось, зашел сюда вместе со всеми только на минутку, чтобы выпить целебной воды и отряхнуться.

Уже переодевшийся в светлые брюки и футболку приезжий шел к беседке вместе со своим утренним знакомым. Звонила не Таня, а какая-то, судя по альковной, игривой интонации, пассия Алика. Условленный час прошел, Танин мобильник молчал. Алексей чувствовал себя выпущенной зачем-то на свободу рыбкой. Однако надо было как-то обживаться.

«Позвоночник может болеть от близорукости?» – переспросил он с пугающим придыханием, как будто именно этой неожиданной связки ему не хватало для завершения окончательной картины мира. Непосредственность давалась ему с трудом, он научился это умело скрывать, выказывая то психопатическую заинтересованность с привкусом слабоумия, то тонкое понимание юмора, которым гордился собеседник.

– Конечно, – ответил рыжий и помахал рукой собравшимся. – Общий привет. Знакомьтесь, наш новый сосед Алексей Григорьевич. Ну как, леди и гамильтоны?

– Водички жареной приехали попить? – слова эти относились явно к Алексею. – С ума все посходили. Бегут, как тараканы, на воду.

Сказавший это лысый мужчина в розовой майке держал, однако, как и все, свой стаканчик на коленях. При этом время от времени он пытался пройтись подбородком по ключице, как будто не знал другого способа снять прилипчивую муху, которой не было. По плечу его, как по гребню волны, плыла выцветшая обнаженная женщина, скосившая глаза на надпись: «Я люблю Нюру». Взгляд лысого выражал свирепость человека, который с вечера злоупотреблял и поэтому испытывал состояние глубокого неуважения к себе. Если бы кто-нибудь сообразил его сейчас пожалеть, он бы непременно разрыдался.

– Тебе жалко, что ли, Анисьич?

– Да не жалко мне. Пусть пьют. Все равно – не от болезни умрут, так от смерти.

– А сам?

– Мне с народом интересно пообщаться.

Мужик был забавный, даже трогательный, но Алексей воспринял его скорее как типаж, чем как лицо конкретное, а тем более имеющее к нему какое-либо отношение. То есть не дрогнуло сердце от предчувствия, ничего судьба ему не подсказала, уже второй раз за день расписавшись в своем несоответствии.

С другими нашими героями, кстати, она поступала сегодня точно так же, что и обрекло их, хочется сказать, на бесконтактную трагедию. Жили, то есть, сами по себе, а невольно участвовали, оказывается, черт знает в какой заварухе.

– Слыхали? – раздался из-за куста мальчишеский голос. – Нашлись две неизвестные ленты братьев Люмьер!

– Во-во, – хохотнул Анисьич. – Морщат народ. А в «Пассаже» мыла не купить – очередь за бриллиантами.

– Продажа дубленок круглосуточно, – снова крикнул из-за куста парень. – С ноля часов – скидки. – Он явно дразнил Анисьича.

– Дашенька, вы сегодня ходили плавать? – обратился доктор к девушке, стоявшей к нему спиной.

Та повернулась к рыжему так стремительно, что ей пришлось прижать у ног сарафан, и ответила, краснея:

– Евгений Степанович, вы же знаете, что я этого не люблю!

Это была девушка из утреннего тамбура. Голосу ее не хватало еще певчей самостоятельности, и оттого он казался немного вульгарным. Заимствованные томность и капризность имитировали, вероятно, шик взрослой женственности. Но кровь нарушала игру, бросалась к лицу, оставляя светлые припухлости вокруг зеленоватых глаз. Заметил Алексей и короткую стрижку недавней спутницы, которая давала полет ее маленькой головке.