— Да мне и не надо, Том. Тем более за прощением не приходят, с просьбой о прощении сами идут. Ты мне только ответь на один вопрос. Это тебя Антон попросил, чтобы ты Севе про Матвея сказала, да? Это правда, Том? Он что, денег тебе обещал?

— Да не в деньгах дело, Ника.

— Значит, все-таки Антон?

— Ну да, да… Он меня на автобусной остановке увидел, там, недалеко от вашего дома. Я еще спросила — как ты здесь очутился?.. Нику, что ли, выслеживаешь? А потом… как-то слово за слово, телефонами обменялись. Он мне после позвонил, попросил момент выбрать, чтобы к Севе подойти и все рассказать. Я сначала не хотела, но он очень просил. Говорил, что так надо, мол. Что ты никогда сама не решишься. Что любит тебя очень.

— Значит, ты о моем счастье пеклась, да? Не за деньги продала мою тайну?

— Да какие там деньги?.. Он мне и не отдал ту сумму, о которой договаривались.

— Значит, все-таки за деньги?

— Да я ж тебе объясняю — какие там деньги! Сунул в руки совсем немного, сказал, что пока аванс, а остальное — потом. Но я думаю, что и потом не отдаст. Откуда у него? Мужика, который не при деньгах, невооруженным глазом видно, уж я-то в этом толк понимаю. Кроме жадного блеска в глазах, ничего за душой больше нет.

— Том… Но как ты могла, а? Я тебя в дом пустила, я тебе доверяла. А ты? Как ты могла, Том? Понимаешь, я мучаюсь этим вопросом, я понять хочу.

— Да ладно, понять она хочет! Не можешь ты понять, даже и не старайся, где тебе? А если очень уж хочешь, то давай, поживи вот тут. Посмотри на эти пьяные рожи, изведись на нервный психоз, когда они к тебе ночью ломиться начнут. А, да что говорить… Все равно не поймешь! Понять она хочет, надо же.

Томка зло всхлипнула, так же зло провела руками по лицу, будто скинула с него слезы. Не дав Нике заговорить, продолжила почти истерически:

— Ну что, что ты от меня хочешь, а? Я ведь рассказывала тебе свою историю, как со мной подло обошлись, помнишь? И что мне теперь, кому обвинения предъявлять? У кого спрашивать — за что, за что?

— Но ведь я не виновата в твоих бедах, Том! Наоборот, я помочь тебе пыталась!

— Да чем, чем помочь? Тем, что я должна была ежедневно любоваться на твою счастливую рожу? Думаешь, это так легко и никаких горьких ощущений не вызывает? Да-да, не смотри на меня так! Да, мне хотелось, чтобы у тебя все стало в одночасье плохо! Дурацкое желание, завистливое, зато вполне человеческое.

— М-м-м… — задумчиво протянула Ника, горько усмехнувшись. — Вполне человеческое желание, понятно. Из серии: пусть у соседа корова сдохнет.

— Да, совершенно верно. Только тебе, моя дорогая, глубинный смысл этого желания все равно не понять. Когда у меня было все хорошо, я тоже его не понимала, только потом, со временем, поняла. Да, это действительно так и есть: пусть корова у соседа сдохнет. Потому что когда на твою несчастную жизнь чужая неприятность накладывается, это… Это и правда очень вкусно, причем вкусно независимо от тебя, а главное, никак эту вкусность в себе не подавишь, она контролю не поддается. Просто сидит внутри, и все тут. Будто ел сухую булку, а потом вдруг на нее масла намазали да еще черной икры добавили толстым слоем.

— Постой, Томка, я уже ничего не понимаю. Ты так обыденно об этом рассуждаешь, будто тебе и не стыдно вовсе. Будто это нормально, будто так и должно быть у всех.

— А у всех так и есть, Ника. Все несчастливые и жизнью обманутые втайне хотят, чтобы у других было хреново и коровы целыми стадами дохли. Никто и никогда в этом не признается, но это так. Если ты это поймешь, то простишь меня, а если нет — не судьба, значит. Ну так что, простишь?

— Нет, Томка. Не могу. Вернее, в данный момент не могу. В данный момент у меня рука чешется — очень уж хочется тебя ударить.

— Так и ударь, не сдерживай порывов. Ударь, Никуша, не стесняйся! Может, мне легче станет. Ты думаешь, я не измучилась от собственного предательства, что ли?

— Измучилась, говоришь? А как же хлеб с маслом и с черной икрой?

— Да что — хлеб?.. Съел его — и нету. А подлость — это не хлеб, она навсегда в душе остается. Прости меня, Ника, а? Ну дура я, ну такая вот я. Теперь и сама мучаюсь, да уж ничего назад не воротишь.

Томка вдруг заплакала громко, навзрыд, прикрыв ладонями лицо и раскачиваясь из стороны в сторону. Ника вздохнула, глядя на нее, потом встала со стула, шагнула к двери. Никакой жалости к Томке внутри не шевельнулось, наоборот, очень захотелось выйти на свежий воздух. И чем скорее, тем лучше.

На кухне уже разгоралось коммунальное веселье — видимо, Колян благополучно вернулся из магазина. Входная дверь снова была открыта — опять же спасибо торопливому Коляну. Машина у подъезда была целой, не поцарапанной — тоже своего рода удача. Надо было возвращаться в офис, приступать к делам. Но сначала ответить на телефонный звонок…

Звонила Маргарита Федоровна, сообщила с испугом:

— Ника, Матвей пропал. Сейчас из школы звонили, сказали, просидел два урока и пропал. Я не знаю, что делать.

— А телефон? Вы ему звонили?

— Телефон Матвей в школе оставил. В коридоре, на подоконнике.

— Странно… Может, забыл? А в футбольную школу звонили? Может, он там?

— Да, звонила. И туда он не приходил. Ника, я с ума сойду! Надо что-то делать, Ника!

— Успокойтесь, Маргарита Федоровна. Все будет хорошо. Я сейчас в школу поеду и все выясню. Я вам позвоню позже.

Хорошо, что в эту пору не было в городе пробок, — Ника до школы доехала быстро. Ворвалась в кабинет к завучу Валентине Борисовне, плюхнулась на стул, едва отдышалась:

— Куда он мог уйти, Валентина Борисовна? Может, он не один ушел? Ребята все на месте?

— Да все на месте, конечно, — засуетилась Валентина Борисовна, наливая Нике в стакан воды и подвигая его по столу. — А главное, он никому ничего не сказал, мы уже всех ребят опросили. Даже не знаю, что делать, Вероника Андреевна. Может, не стоит пока волноваться? Матвей же не первоклассник, в конце концов. Сам дорогу домой найдет.

— Да, но… Он бы предупредил меня, если что. Он же знал, что из школы домой позвонят.

— Да, у нас в школе такие порядки, мы несем ответственность за детей. У нас хорошая частная школа, и мы всегда… Успокойтесь, моя дорогая, ну что вы так нервничаете, честное слово? Вон как руки дрожат. Хотите, я валерьянки вам накапаю?

— Нет. Какой валерьянки?.. А может, в полицию позвонить, а, Валентина Борисовна?

— А толку? Не возьмут они заявление, Вероника Андреевна, я вас уверяю. Еще скажут что-нибудь обидное в ваш адрес, мол, сумасшедшая мамаша подняла панику, подумаешь, ребенок из школы сбежал. Скажут, мол, загулял с девчонкой. Знаю я, имела честь вести подобные разговоры, не один год в школе работаю.

— Но что мне тогда делать? Что?

— Не знаю, моя дорогая. Поезжайте домой. По-моему, бабушка Матвея очень волнуется. Пожилой человек, мало ли что может случиться? Лучше быть рядом, по-моему.