— Ты не поступишь так, — дрожащим голосом, полным слез, произнесла она.

— Я уже поступил, не так ли, Ферт? — взглянул он на своего помощника, что тенью замер в темном углу кабинета.

— Осталось не больше получаса до полноценного изъятия крыльев юных Иль Таррен, — спокойно произнес мужчина.

— Нет… — прошептала она, хотя больше всего ей хотелось сейчас кричать в полную силу легких. Но был страх. Только сейчас она поняла, что боится за себя так сильно, что не может позволить себе горевать по своим родным детям. Боится стать калекой, даже понимая, что совсем скоро ее просто убьют! — Нет, — уже тверже сказала она, доставая из рукава свой последний и самый драгоценный козырь. — Их отец не позволит тебе! Он не простит!

— Ты знаешь, — задумавшись всего на миг, возразил Рэйн, — он уже позволил, а его прощение мне не нужно. Решай, что ты хочешь для себя, я дарю тебе исход, разумеется, после общения с Трионом…

Филиция вздрогнула и бросила нервный взгляд в сторону Эрдана, который выглядел откровенно шокированным.

— Не смей, — жестко бросил Рэйн, — не смей просить его, ты ему никто, ты едва не убила его, так что даже не пытайся искать в нем защитника. Ведь не обошлось и без твоей руки в этом гнилом деле, кто-то должен был знать, где и когда надо напасть, чтобы застать его без охраны, одного. Что же, если ты не можешь выбрать, я сделаю это сам, — сказал мужчина, ставя на стол пузатую склянку с прозрачной жидкостью внутри. — Мне ближе такой финал.

— Отравишь меня? — прищурившись, тихо спросила она.

— Нет, — скупо качнул он головой. — Все, что нужно, ты сделаешь сама.

Женщина как-то резко встала и, схватив предложенную склянку, швырнула ее в стену.

— Я не стану! Ни за что! Ты не заставишь меня!

Рэйн смотрел на ее выпад, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не собирался растрачивать эмоции на то, что уже было решено. Исход будет один, что бы Филиция ни пыталась предпринять, сказать или сделать.

— Что ж, раз ты отказалась… Тебя повесят на третий день после того, как умрет Аргус. Для империи твой сын будет героем, ты — страдающей матерью. Не волнуйся, мои люди умеют писать хорошие предсмертные записки — твой образ в памяти людей останется светлым. Это все, ради чего я собрал вас здесь. Димитрий, — впервые за весь разговор Рэйн обратился к родному дяде, — ты покинешь мой дом завтра на рассвете. Я не желаю видеть тебя здесь ближайшие двадцать лет. Могу я быть спокоен за тебя? — вопрос прозвучал так, словно бы мужчина спросил, следует ли мне убить и тебя или ты не доставишь проблем?

— Да, глава, — коротко кивнул он Рэйну, и казалось, в этот момент аланит говорит действительно то, что думает.

— Эрдан останется со мной.

Эрдан невольно вздрогнул, будто только что очнулся от странного оцепенения, и бросил быстрый взгляд на отца и мать. Сам же Димитрий понимал, что Рэйн не просто так сказал ему о сыне. Эти слова прозвучали будто завуалированная угроза.

— Брат, — на этот раз Рэйн посмотрел на младшего брата так, как, пожалуй, никогда до этого себе не позволял, — словно признавая его. И впервые Эрдан ощутил себя действительно его братом, а не незнакомцем, живущим по соседству. Хотя, похоже, у него просто помутился рассудок. Он никак не мог понять, что сейчас произошло. Он вроде бы понимал смысл слов, но все равно они казались полнейшей ерундой и бессмыслицей. — Нам следует поговорить, но уже завтра.

Эрдан лишь скупо кивнул, но так и не смог произнести ни слова. Слишком… все это было слишком.

Я стояла на самой крыше резиденции дома Ариен. Теплый ночной воздух нес с собой запах моря, а вместе с ним и обещание того, что где-то живет радость в этом мире. Стоит лишь поглубже вдохнуть этот аромат соленой воды, солнца и теплого песка, и ты точно узнаешь, где именно она живет. Запах надежды… вслед за которым ты однажды все же сможешь пойти. Эта странная ассоциация приходит ко мне всякий раз в такие ночи. В ночи, когда я чувствую оборот Двуликого, я ощущаю пустоту. Если я хоть что-то понимаю еще в живых, то сегодня состоится обмен и Двуликий примет жертву. Три к одному, это справедливо? Трое умрут, один останется жить. Так бывает всегда, жизнь одного — это чья-то смерть. Таков баланс. Возмездие? Должна ли я радоваться тому, что виновные получат по заслугам? Я жрец, который должен дарить жизнь, любая смерть опустошает меня. Но я все понимаю…

— Вот вы где, — голос Рэйна, раздавшийся со спины, заставил невольно вздрогнуть.

Я молчала. Что я должна была сказать ему сейчас? Слова утешения, поздравления, поддержки? Что может сказать человек, который знает наверняка: все слова — это пустое сотрясение воздуха. От слов не перестанет болеть сердце, ты ничего не забудешь, хотя ничто уже не будет так, как раньше.

— Да, я здесь, — вместо всего прочего тихо ответила я.

Тем временем он подошел ко мне и встал рядом.

— Я ценю, что вы не спрашиваете. Зная вас, думаю, что вам должно быть нелегко проявлять тактичность…

— Хреничность, — фыркнула я. — Или ты и впрямь думаешь, что я впервые вижу нечто подобное? Всегда одно и то же. Кто-то всю жизнь ненавидит и мечтает о чьей-то смерти, кто-то устает мечтать и берет в руки нож и делает замах. Кто-то бьет и попадает в цель, а кто-то промахивается и умирает сам. Эта вшивая возня происходит изо дня в день, из года в год. И если сейчас промахнулась она, значит, в цель попал ты. Все довольно прозаично, а детали… какое они имеют значение…

— Вшивая возня? — изогнув бровь, посмотрел он на меня.

— Тебе не нравится такое определение? — в тон ему спросила я. — Тогда не стой со мной здесь и сейчас, иди туда, где ты на самом деле сейчас нужен.

— И где же это?

— Думаю, не ошибусь, если предположу, что твой придур… простоватый брат ни сном ни духом о том, что творилось в этом доме. Иди и говори с ним, пока он не сумеет понять. Не дай взрасти семени, которое позже принесет совсем не те плоды, на которые ты рассчитывал. И рожу попроще сделай, а то вечно ходишь, будто в штаны…

— Лучше остановитесь, — предостерегающе поднял он палец.

— Мне даже договаривать не надо, сам все знаешь. Иди, — уже тише добавила я, стараясь, чтобы это прозвучало как доброе пожелание.

Он постоял еще немного рядом со мной, а потом молча развернулся и ушел.

— Верное решение, — прошептала я ветру, который, похоже, решил принести на земли Алании грозу.

Вот так, жизнь переходит от одного витка к другому, когда в одной семье, под крышей одного дома разбиваются чьи-то песчаные замки золотых иллюзий родом из детства, и теперь лишь двум братьям будет дано решить, каким станет их мир после грозы, что пройдет в эту ночь. Найдет ли в себе силы один из них пережить то, что еще вчера казалось реальностью, а уже сегодня развеялось по ветру у него на глазах? Сумеет ли второй стать для младшего брата новым домом, семьей, заслужит ли его доверие? Я не знаю… но я не стояла бы на этой крыше здесь и сейчас, если бы разучилась верить в завтрашний день. Идиотка.