На переднем сиденье какая-то громадная баба, а на заднем расположился не меньших размеров мужик.

— Я это… подкалымить решил. Кто ж знал, что ты с собой столько вещей берёшь⁈ — с некоторым вызовом заметил водила.

Глава 32

— Машину выделили для меня, с чего это ты тут распоряжаешься? — удивился я. — Я не против взять твой калым, но мои вещи должны войти. Все! И для меня место остаться.

— Все кругом блатные! Простому работяге… — ворчал под нос Степан, открывая багажник и рассматривая его содержимое.

—… и спи@дить нечего? — дополнил я его ворчание.

— Что я взял? — повернулся водила ко мне.

— Как минимум лишний расход бензина, — начал я и, не замечая презрительно хмыканья, добавил: — А вообще машина не твоя личная, кто тебе разрешил на ней зарабатывать?

Степан молчит, но со мной не согласен. Да я и сам с собой не согласен. Бензин, считай, дармовой, а использовать казённую вещь в своих целях и в будущем многие будут считать нормой. Да чего говорить, сколько раз в магазин в своё время ездил на бульдозере я лично. По своим надобностям. Степан не спеша стал запихивать вещи на заднее сиденье, но уже ясно, что такое количество жратвы для дяди Миши туда не войдёт.

— Кому-то из вас придётся остаться, — со вздохом сказал наш предприимчивый водила, обращаясь к пассажирам.

Тут я увидел при свете фонаря, как радостно блеснули глаза мужика с заднего сиденья.

— Придётся мне остаться! Эх, хотел у мамы твоей обои поклеить! — неправдоподобно изобразил досаду дядька, обращаясь к жене.

— Вот ещё! Степан! Вези, как договаривались! — взвизгнула толстуха.

— Чо, помочь, сына? — сзади неслышно подошёл батя и завис в наклоне около задней двери напротив мужика.

— Выходи, Петрович, приказ у меня — парня этого отвезти, — виновато попросил Степан.

— Нюр, ничего не поделаешь. Ты не поехать не можешь, а я уж тут… скучать без тебя буду, — мужик выскочил из машины как пробка!

Вещи быстро загрузили в машину, всё влезло, и даже место осталось для меня. А почему для меня? Оно мне надо там зажатым сидеть? Пусть тётка туда лезет!

— Уважаемая, моё место освободите! — твердо сказал я толстухе, открывая дверь.

— Что делается⁈ Никакого уважения! — заорала та.

— Стёпа, короче! Пара минут времени тебе, чтобы девушку пересадить назад. Потом я не поеду, а буду в райком звонить. Дмашний телефон первого у меня есть. И чтоб в дороге она молчала! Время пошло, — строго сказал я и отправился прощаться со всеми.

Вернувшись, обнаружил злую «девушку», кое-как залезшую на заднее сиденье, и довольного мужика, которому выпала амнистия от ремонтных работ у любимой тёщи.

— Продукты в холодильнике. И не пей, Христа ради прошу! — поникшая тётка давала последние указания мужу. — Я послезавтра приеду.

— Не-не! Выпил на праздники, и хватит! — дядька даже приложил руку к сердцу.

Но это было так неискренне, что мужику даже Снежок не поверил. Впрочем, мой собак никому не верит, кроме меня и бати.

«Предатель», — грустно думал я о Снежке, который вместо прощания со мной побежал к своей будке, отведать, чего там ему Вера вынесла.

В дороге пытался поспать, но вредный Степан, вопреки моим указаниям, затеял беседу с пассажиркой. Ругаться было неохота, потому невольно грел уши.

«Совет Безопасности ООН критикует действия Израиля в отношении палестинцев, выступающих с акциями протеста на Западном берегу и в секторе Газа», — тетка читает статью в газете «Правда» и разговор переходит на политику.

Вдумчиво охаяв американцев, пасажирка перешла к китайцам, у которых, согласно той же газете, сменился председатель госсовета.

— Кстати, это у них глава государства? —

спросила баба, на что мы синхронно пожали плечами.

Теплое отношение читательница высказала к Индии, уж очень ей фильмы индийские нравятся. Она даже стала тихонько напевать: — «Джимми, Джимми…» Потом ещё была новость про Чехословакию.

— Густав Гусак уходит в отставку с поста генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Чехословакии. Новым руководителем партии становится Милош Якеш. Чего это он ушёл? — опять обращается к нам пассажирка.

— Болеет, может, — пожимает плечами Степан.

Новость его совершенно не волнует, а я насторожился. Похоже, распад СЭВ начался. Стал вспоминать события, но пришёл к выводу, что нифига толком не помню. Разве только про немецкое Штази. Читал книжку. Но эта информация уже есть в моей секретной тетрадке, закопанной в данный момент на участке арендуемого дома. Я тоже периодически читаю прессу и в курсе текущей ситуации в стране. Например, Ельцин до сих пор в политбюро. Скорее всего, выведут во время пленума в феврале.

Скрип тормозов прервал мои мысли. Тётка, сидевшая за мной, ткнулась в спинку кресла лицом и завопила.

— Человек там сидит, на снегу, — пояснил Степан, сдавая назад.

И точно, прямо на обочине в снегу на чемодане сидел дрожавший от холода дедок. Хотя, какой он дедок? Вполне крепкий мужик, лет под шестьдесят, седой только. Одет в приличное, явно импортное, пальто. Чемодан тоже импортный, с наклейками аэропортов. Ещё смущали два свежих синяка под глазами и разбитая губа. Дедка били.

— Ты что, отец? Не лето, замерзнешь же, — приветливо крикнул деду Степан.

— Können Sie mich nach Rostow bringen? (ты можешь отвезти меня в Ростов?) — по-немецки сказал замерзший бедолага.

— Немец! — радостно завопил водитель. — Хенде хох! Гитлер капут!

— Гитлер капут! — со вздохом поднял руки немец.

— Как вы здесь очутились? — с наслаждением выхожу из машины, ибо порядком засиделся.

Ситуация с немцем прояснилась после нескольких минут разговора. Это бывший военнослужащий вермахта, приехавший проведать свою давнюю любовь! Во время оккупации Ростовской области в войну у него завертелся роман с местной сельчанкой, который быстро закончился, так как советская армия освободила мою родную землю. Эрик после войны женился, но чувств к сельчанке никогда не терял, и после смерти своей жены, решился приехать, проведать старую любовь. Детей у него нет, остановить было некому. А ещё Горбачев сделал послабление в визитах. Тут-то бывшему фрицу и вломили. У нас в Ростове фашисты совершили множество преступлений — расстрелы пленных, евреев, детей. Все знают о зверствах нацистов в Хатыни и в Бабьем Яру. Но как-то не освещается в истории тот факт, что самые массовые казни и расстрелы на территории нынешней РФ были у нас, в Ростове. В Змиёвской балке в течение трёх дней расстреляли двадцать семь тысяч человек, в основном евреев и пленных советских солдат. Расстрелы продолжались даже ночью. Немцы хоть и были жестокими, но у них была дисциплина. Куда хуже вели себя солдаты венгерских и румынских войск, которые занимались кражами, грабежами, насиловали девушек.

Не так уж и много времени прошло после войны, поэтому, приехав сегодня утром на автобусе и постучавшись в калитку знакомого дома, Эрик не ожидал, что столкнётся с такой сильной ненавистью. Надавав тумаков, его выгнали, а так как ждать рейсовый автобус в деревне было негде, он пошёл пешком три километра до трассы.

— Что он говорит? — интересуются мои попутчики.

— Немецкий коммунист, отстал от группы, надо его как-то до города довезти, — почти не соврал я.

Просто утаил о прошлом нашего гостя, а то, что он коммунист, мы убедились. Он тыкал членской карточкой. Степан, кажется, что-то заподозрил, а тетка с радостью заголосила, что ей теперь придётся сесть спереди, так как она сзади много места занимает, и они с немцем не поместяться там, даже если тот на коленки ей сядет. Да и муж у неё ревнивый! Брешет, конечно, про мужа, но права — иначе там не сесть. Кое-как размещаемся с Эриком, почти друг на друге, чемодан пришлось пропихнуть между креслами тетки и Степана. Вид у немца, несмотря на полученные травмы и неласковый приём, такой радостный, что я вынужден спросить, чем он так доволен? Иначе потом буду голову ломать.

— У меня есть сын! Игорь! — заговорщицки произнес недобитый фашист. — И мне удалось украсть его фото!

Эрика ведь поначалу в дом пригласили и побежали за хозяйкой, которая работала на ферме. Там-то он и увидел своего сына, сорока четырех лет от роду. Вот тогда-то гостя и побили. Дело в том, что сын на него очень похож. Просто одно лицо. Что ввело в ступор всё немалое семейство, которое разрослось после войны. Сначала сельчане не могли понять,