хочешь, не умеешь, никто держать не будет, наши покупатели – это наша репутация.

Говорил он так, чтобы слышали все. Словно вбивал гвозди. Каждое слово острым жалом входило в несчастную женщину; она совсем сникла, слушала, опустив голову, и даже не пыталась возразить. В очереди прошелестел одобряющий ропоток.

– Что здесь происходит? – спросил он его.

– Я не хочу ничего покупать, – внятно проговорил он, не мигая, глядя на мужчину.

Тот смерил его цепким взглядом. Кивнул своим мыслям и сдержанно вежливо скомандовал:

– Пройдемте со мной, сейчас мы во всем разберемся. А ты, Павлова… – Указующий перст мужчины был направлен в сторону смертельно испуганной женщины, скорбно и послушно поднявшей глаза. – В следующий раз я тебя оштрафую.

Окинув взглядом место происшествия, ослепительно улыбнувшись очереди, мужчина жестом пригласил его следовать за собою.

– У вас какие-то нарекания к качеству продуктов? – осведомился мужчина, когда они отошли в сторону.

– Нет, – пожав плечами, ответил он.

– Зачем же вы тогда их брали? – Бесстрастный взгляд становится колючим, губы поджаты.

– Не знаю, – честно ответил он, – будто бы какое-то наваждение, честное благородное слово…

– Наваждение, – эхом повторил мужчина, а сам перебирал, разглядывал лежавшие в корзине товары, – а набрал на несколько штук, причем знал, что брал, хех, разборчивое, однако, у вас наваждение… Значит, ничего не будете покупать, – уже не спрашивая, а утверждая молвил тот, и обратился к каменнолицему охраннику: – А ну-ка, Толик, глянь, этот честный, благородный ничего не прихватил по карманам…

И пока он, не ожидавший такого, пытался понять, что, собственно, происходит, охранник весьма бесцеремонно обхлопал его сверху донизу.

– Кто тебя прислал? Давай, давай, колись, называй заказчика и говори, сколько тебе заплатили за компромат, – придвинувшись вплотную и перейдя вдруг на «ты», прошипел мужчина. – А не то я ментов вызову, они тебе почки отобьют, живо тогда вспомнишь. Ну? – И толкнул его в грудь.

Если честно, то он опешил. Так всегда случается, если обвинить в чем-то того, кто об этом, как говорится, ни сном ни духом. Столбняк. Он всегда считал себя задиристым малым и не прощал амикошонства даже тем, кто стоял выше, а тут кто-то с замашками купеческого приказчика, причем не первой, далеко не первой гильдии. А он стоял, раскрыв рот, не зная, что ответить…

– Месье Александер! – К ним приближался кто-то, вот только фигура воинствующе настроенного мужчины мешала рассмотреть. – Вот вы где, посол беспокоится, мы опаздываем.

Он с облегчением увидел Дмитрия. Невесть откуда взялся, и как он его нашел?!

– Месье Александер! – неуловимым движением его бодигард оттеснил обыскавшего его охранника. – Из Администрации уже выехали, и если мы не отправимся прямо сейчас, то опоздаем. Все необходимое уже нашли и погрузили, вы зря беспокоитесь.

Мужчина, мгновенно утратив свое начальственное положение, с удивлением, словно не узнавая, поглядывал то на него, то на Дмитрия, который его подчеркнуто не замечал, то на внезапно сникшего охранника.

– А что здесь, собственно, происходит? – озадачился он, причем от волнения пустил «петуха» и добавил: – Предъявите-ка документы.

Только теперь Дмитрий снизошел, чтобы его заметить. Медленно повернув голову в сторону мужчины, мазнул по нему тяжелым взглядом, словно пощечину влепил.

– А что это за вошь? – проговорил он почти не изменившимся голосом, только на самой периферии которого, уловимая не слухом, а лишь чутьем, набухала угроза. – Месье Александер, какие-то проблемы?

Он ничего не ответил, лишь отрицательно покачал головой.

– М-месье? – проблеял мужчина, который уже начал что-то понимать, вернее, предполагать, но просто так сдавать свои позиции, тем более при подчиненном, не собирался.

– Документы у вас… есть? – от былого начальственного рыка не осталось и следа, теперь там была лишь загнанная мольба, остатки былой роскоши. Инерция.

– Документы? – процедил Дмитрий и сделал шаг вперед. Горе-приказчику отступать было некуда. Прямо за спиной шершавила холодом взмокшую рубашку безразлично-каменная колонна.

– Это ты булькнул про документы? Никуда не уходи. За тобою скоро придут.

Дмитрий говорил спокойно, едва разжимая губы. И тихо. Толик, стоявший всего в двух шагах, ничего не слышал. Или делал вид. Да и сам он едва улавливал слова, которыми Дмитрий хлестал наотмашь мужчину.

От того ничего уже не осталось. Смертельно бледный, совершенно потерявшийся, он стоял перед ними и дрожал, как осенний листок. Как не был он похож на того самоуверенного служку, вбивавшего на сытую радость толпы пару минут назад перуны критики в испуганную вусмерть женщину…

– Я-а-а-а… – медленно выдавил из себя мужчина, да нет, какой там мужчина, скорее испуганное существо, – я-а-а-а не знал, поймите меня правильно, я-а-а-а… ничего такого…

– А ты и не должен знать ничего, кроме того, что должен знать, – ответил ему Дмитрий и процедил сквозь зубы: – Пшел вон!

Тот еще какое-то время стоял, переводя растерянный опасливый взгляд с Дмитрия на «месье Александера». Затем, видимо, сделав титаническое усилие над собой, улыбнулся криво, жалко. Взглянул снизу вверх, хоть сам был на полголовы выше.

– Мы… я приношу извинения, – он запнулся, вспоминая, – месье Александеру, – и обещаю, что такого более не повторится, а в качестве компенсации за доставленное неудобство прошу принять нашу дес… пятнадцатипроцентную дисконтную карту.

И снова улыбнулся, на этот раз уже гораздо увереннее. И даже протянул ему руку…

– Благодарствую, не стоит, – ответил он, стараясь не смотреть в полные холуйского смирения глаза, и размашисто зашагал к выходу. Дмитрий, как и полагается, следом, в полшаге от него.

Несмотря на чудесное избавление, на душе было гадко. Перед глазами снова всплывали метаморфозы, произошедшие с тем мужчиной, – от вершины нахальства к пропасти унижения и позора и вновь к устойчивому состоянию; и все это за пару минут. Еще и ручку хотел тиснуть… Как гадко…

Противно и жалко одновременно.

После сию картину заслонили пустые глаза стоящих в очереди, равнодушные лица и злые, горькие складки у губ. И все это на фоне бесчисленных полок, имя которым легион.

Уже на выходе, случайно оглянувшись, он увидел все того же мужчину, который, тыча в их сторону, что-то яростно вычитывал вытянувшемуся во фрунт Толику.

И жалость ушла. Осталось гадливое чувство, будто ненароком искупался в чем-то невыразимо, всепроникающе, несмываемо мерзком.

Безжалостно мерзком.

– И куда они все? – отстраненно поинтересовался он, глядя, как на площади перед коробчатым храмом изобилия сменяют друг друга автомобили.

– Так… – замялся водитель, глянув на Дмитрия, – по домам, вечер уже. Или в киношку еще успеют.

– В киношку?

– Ну да, в кино. Э-э-э, – наморщил он лоб, – «муви» по-английски, к сожалению, французского не знаю.

– И где эти ваши «мувИ»? – спросил он, поставив на французский манер ударение на последний слог. – Где они расположены?

– Их много, даже тут, в «Ажане», кажись, есть. Мы их