– Пока. Пиши…

Я даже не стал напиваться и рано утром сел в автобус. Через два часа мне было не до девушек. Писать друг другу мы так и не стали – то ли от глупости, то ли от обиды, – а когда я снова увидел ее через два года, она шла навстречу мне с коляской и была еще красивее. Я поболтал с ней немного, полюбопытствовал на ее новорожденных дочерей-двойняшек и пошел дальше в растрепанных чувствах. Ничего, спецназ не тряпка, только эта мысль меня тогда и выручила. Смешно, однако это так. Я внезапно понял, что очень люблю ее, но был молод и вены вскрывать не собирался. Лучше уж в бою, думал я… и не умереть, а победить. И я победил.

– С этой остановки мы с пацанами однажды из дому убежали, – сказал Ванька.

– Что-то не слыхал я этой страшной истории, расскажи-ка.

– Нас было четверо. Всем по одиннадцать лет. У всех было свободное посещение школы. В смысле родителям наплевать, где мы. Ну, мы особо и не посещали. Раз во время урока мы гуляли возле столовой, ждали, когда завтрак накроют. Тут выходит завуч, Мариванна, помнишь ее? И говорит. Сейчас, говорит, приедет машина из города, из спецшколы, и вы поедете туда учиться. Жить будете в интернате. Родителям вашим уже сообщили, сейчас они вам вещи принесут. Так что далеко не уходите.

Мы переварили, и ноги в руки. Решили так. Сейчас по домам, потом на автобус и, докуда денег хватит, едем. Потом пешком в город, а там видно будет. В спецшколу сдаваться не поедем.

– Так спецшкола же в городе!

– Так мы же в другой город, на юг. В столицу нашей малой родины. Я разбил копилку – от отчима прятал, – парни каких-то консервов притащили. Хлеб. Сели в автобус, сказали водиле, что к бабушке в соседнюю деревню едем. А тому все равно, лишний рубль не помешает. Довез до деревни, у Мишки же там в натуре прабабушка жила. Лет двести ей примерно было. Мы вылезли, пришли к ней и говорим, мол, нас, бабуля, к вам родители послали. Дрова поколоть, сложить, снег во дворе почистить, воды потаскать. Она и рада. Мы все по-честному делаем, она нас кормит и ни о чем не спрашивает. Как будто так и должно быть. Четыре дня у нее жили, со двора не выходили. Потом захотелось гулять. Свободы, короче, захотелось – вечером, как стемнело, мы и вышли. Идем по дороге, темнота, зима, фонарей мало. Глядим, женщина навстречу. Здравствуйте, ребята, вы чьи? Мы ей лапшу вешаем, что от класса отстали, ездили в город на экскурсию. Она нас к себе домой зовет, на чай с блинами, мы что-то почуяли, спасибо, говорим, мы не замерзли, доберемся. Она настаивает, мы упираемся. Не думали тогда еще, что нас уже по всему району ищут. Вдруг видим, машина какая-то едет, далеко еще, но в нашу сторону по дороге. Мы как ломанемся в разные стороны, кричим: «Менты!» Удрали от нее, от тетки этой, а машина левая оказалась. Собрались на скале за магазином. Сидим, курим, думаем, что делать, куда податься. Я говорю, пацаны, мол, нельзя к бабуле возвращаться; они гривами трясут, типа согласны, но жрать-то охота. У меня банка кильки с собой на всякий случай была, а ножик я дома у бабуси оставил. Со скалы снег смахнули, давай банку об камень тереть. Терли-терли, крышку сточили, кильку съели, еще больше жрать охота. Мишка и говорит: пойдем к бабуле, переночуем, погреемся, завтра утром вещички соберем и в город. Хоть я и против был, остальные пошли с Мишкой. Ну и я со всеми. Наелись, чаю напились, спать легли. Ночью вдруг стук в дверь, в окна фары, со всех сторон народу – тьма! Милиция, учителя, автобус. Нас из-под дивана достали, даже не ругали, в автобус – и домой. Мы в школе целую неделю героями ходили, хоть поначалу и испугались. Старшеклассники специально приходили поглазеть на таких дураков.

– А что бы вы в городе делали, если б добрались? – спрашиваю я.

– Не пропали бы! – Ванька смеется. – Будто нечего в столице украсть!

– А жили бы где?

– Мы тогда не очень парились за это, лишь бы, думали, добраться. А там видно будет…

…Во дворе у мамы живет Маруся. Маленькая черная лайка. Очень похожая на породистую. Шерсть блестит, язык краснеет. Я нашел ее три года назад на улице в городе. Было ей месяца полтора. Грязная, как черт, пыльная, и глаза слезятся. Уж больно жалко ее стало, даже захотелось кого-нибудь ударить, так, чтобы с копыт, в нокаут. Взял в машину. Притащил домой. Мыл, мыл, вода текла чернильная. Стояла понуро, только когтями секла по ванне. Не пискнула ни разу, умная. Понимала – надо. Блох давил ногтями. Кормил консервами для щенков. А дома у меня жена и кошка. Или они, или Маруська… Привез к маме, больше некуда было. Мама все простит и стерпит, взяла ее на воспитание. Я только корм вожу. А все равно Маруська меня любит. С поводка рвется, аж хрипит, чтоб со мной поцеловаться. На спину падает и писается чуток, когда я чешу ее по пузу. Мы заходим во двор.

– Выросла красивая, – опять смеется Ванька, – хорошая была бы шапка.

Я пропускаю его шутку мимо ушей, потому что знаю – Ванька, если при нем обидеть беззащитную тварь, может и нож обидчику воткнуть. Для начала в ляжку. Смотря как его, Ваньку, зацепить. Причем воткнет умело, не зря пять лет скот бил. И ножичек всегда при нем. Обнимаюсь с Маруськой, Ванька проходит в дом, первым здоровается с мамой.

Мама встречает нас в прихожей, обнимает и целует сначала его, потом меня.

– Ну что, Ванечка, как жизнь? – спрашивает ласково. – Давно не заезжал…

– Все дела, дела… – Ванька улыбается.

– Ладно, говори, чего такой счастливый? – Мама улыбается ему в ответ. – Наверное, папой снова станешь?

– Как вы?.. – Ванька ошеломлен. – Откуда?..

– Светишься весь. – Мама, успокаивая, гладит его по руке.

– Алена моя на втором месяце…

– Ну и слава богу.

– Вот, хотел рассказать, спросить совета, как надо…

– Не волнуйся, все будет в порядке. Она у тебя сама знает, как надо. Ты-то как?

– Да ничего, только вот кисть левая побаливает… Мама открывает кухонный шкаф и достает маленький клубочек красных ниток.

– На вот, держи, – говорит она мягко, – навяжешь на руку. Знаешь ведь, что нужно именно красную?

– Да, слышал. Спасибо!

– Мам, у меня тоже рука болит, только правая, – говорю я.

– Вот и разделите пополам, тут обоим хватит. Мы пьем чай с мамиными олашками, целуем ее на прощание и выходим во двор. Я снова чешу по пузу Маруську. Садимся в машину и плавно отъезжаем, чтобы не расстраивать маму. Она почти незаметно крестит нас и что-то шепчет. То ли молитву, то ли заговор – нам не слышно.

– Как она узнала, что у меня Аленка беременная? – Ванька до сих пор слегка опешивши.

– Откуда я знаю? Я с тобой вместе зашел, сказать ей не успел.

– Вот у нее чуйка!

– Да уж. Эт точно…

– Везет же нам… Помнишь, прислала мне в тюрьму записку, когда я желудком маялся? Полгода весь зеленый ходил. Велела читать на воду и потом пить. Три недели читал, и желудок как новый. Даже баланду снова мог глотать. До сих пор наизусть помню. «Дуй ветра-ветра, дуй мимо раба божьего Ивана…»