Я рванулась туда, к ней, взять на руки, прижать, всмотреться в родное личико, послушать дыхание…

И осталась на месте.

А к кровати подошел Дюбуа. Он наклонился над моей дочкой, протянул свои лапищи и поднял ее. Судя по безвольно обмякшему телу, Ника была без сознания. Дюбуа всмотрелся в лицо, приподнял веко и что-то отрывисто спросил у теток. Вернее, у соотечественницы, если судить по наречию. Толстуха дрожащим голосом что-то пролепетала в ответ. Последовал вопрос на французском, теперь захныкали белые женщины. Моего знания этого языка хватило лишь на то, чтобы понять – Нике очень плохо. Очень.

Я зависла посередине бутылки и максимально сконцентрировалась. Всепоглощающая любовь, самопожертвование и бесконечная нежность – это все, что я могу сейчас предложить моему ребенку. Укутать в них, уберечь, защитить.

Почти физически ощущалось, как вокруг меня концентрируется мощное теплое поле. Которое вначале полностью заполнило бутылку, а потом, похоже, прошло дальше, туда, где в лапах редкостного урода тряпичной куклой повисла моя дочь.

Дюбуа дернулся, словно от удара электрическим током, обернулся и внимательно посмотрел на меня.

И в этот момент Ника зашевелилась и открыла глаза. Увидела перед собой лицо страшного дядьки и тоненько-тоненько закричала, отталкивая ручонками ночной кошмар:

– Уходи, уходи! Мама! Хочу к маме!

Русского языка он, конечно, не знал, но слово «мама» понятно всем. Паскаль снова оглянулся и многозначительно покачал головой.

Внезапно моя малышка замолчала, затем ужом вывернулась из рук оторопевшего от неожиданности мерзье, спрыгнула на пол и побежала в мою сторону. Добежала до места, где стояла, моя тюрьма, остановилась и растерянно посмотрела, завертела головой. Потом подошла к двери, выглянула, снова вернулась и подняла измученные, налитые слезами глазенки на меня:

– Мама?

Она приподнялась на цыпочки и потянулась ко мне. Слезы вдруг высохли, зрачки опять расширились, на личике проступило выражение взрослой сосредоточенности. Роста не хватило, Ника обернулась к Дюбуа и повелительно (куда только подевался недавний страх!) приказала, указывая на мою тюрьму:

– Дай! Мама моя!

Мерзье хищно улыбнулся, гавкнул прислуге и удовлетворенно потер лапы:

– Да, женщина, теперь я вижу, что не зря затеял эту сложнейшую и дорогостоящую операцию, твоя дочь действительно очень сильна. Я сделаю из нее величайшую мамбо, каких еще не было в истории Вуду. Вместе мы станем повелевать миром!

Ну вот, еще один псих, жаждущий власти над миром. Никогда не могла понять: зачем им это? И как они себе это представляют в реальности? Надо хоть немного знать нравы и традиции будущих подданных, ведь возможны сюрпризы. К примеру, Россия – случай совершенно безнадежный для кандидата во властелины. Национальное раздолбайство и всеобщий пофигизм не дадут ему ни единого шанса.

Тем временем взбодренные хозяином служанки пытались поймать Нику, но с таким же успехом можно взять в руки шарик ртути. Будь у теток огромный сачок на длинной палке, тогда, вероятно, что-то и получилось бы.

А тут – шустрая и ловкая малышка против трех неуклюжих теток. И ладно бы только негритянка была неповоротливой, это легко объясняется тремя складками жира на талии, но и довольно щуплые француженки двигались как-то странно, рывками, словно марионетки.

Дюбуа, поначалу снисходительно наблюдавший за беготней, постепенно начал проявлять признаки нетерпения. В отличие от первичных половых эти признаки отличались разнообразием вариантов: выцветание пятен на физиономии, раздувание ноздрей, нахмуривание бровей… Так, что-то явно забыла. О, вспомнила – выпучивание глаз.

А теперь соедините все эти признаки, получше рассмотрите то, что получилось, и немедленно примите успокоительное.

Отвратное создание подошло ко мне, взяло в руки бутылку и высоко подняло ее над головой:

– Ника! Смотри!

Малышка оглянулась, не прекращая игры в догонялки, автоматически огрызнулась: «Сам ты лук!» (английское «смотри» звучит «лук») – и, рассмотрев, что держит в руках злой дядька, замерла.

И была наконец взята в плен запыхавшейся толстухой. Брыкаться и вырываться девочка не стала, она не отрываясь смотрела на меня. Именно на меня, сквозь стекло бутылки, я чувствовала это. И продолжала посылать ей всю мою любовь.

Дюбуа сморщился и зашипел, словно бутылка стала раскаленной. Он поставил мою тюрьму повыше, на довольно внушительный комод, затем подошел к негритянке и забрал у нее Нику. Малышка, абсолютно не обращая внимания на смену декораций, продолжала смотреть на меня.

Мерзье выдал на-гора очередное распоряжение, и француженки, столкнувшись у двери, выбежали из комнаты.

Чтобы через пару минут привести мое тело. Именно привести, волоча за руки. Фу, до чего же я гнусно выгляжу без себя! Восковая кукла производства мадам Тюссо гораздо живее и эмоциональнее.

Дюбуа ладонью повернул личико моей малышки в сторону вновь прибывшей:

– Ника, вот же мама, смотри. Хочешь к ней?

Несмотря на уникальные способности, с английским языком девочка пока знакома не была. Немецкий – да, его она понимала, поскольку родилась и почти до года жила в Германии. Но, как я уже упоминала, мама почти на всех языках остается мамой.

Увидев «меня», дочка радостно встрепенулась и протянула ко «мне» ручки:

– Мамсик! Возьми на ручки!

Затем всмотрелась в «мое» одухотворенное лицо, перевела взгляд на бутылку, губы задрожали, кулачки сжались, и последовал замечательный удар в ухо мерзье:

– Ты зачем так сделал?! Так нельзя! Неправильно!

– Черт, не понимаю, что она говорит, – проворчал Дюбуа, держа воинственно брыкающуюся девочку на вытянутых руках. – И отец ее сейчас уехал. Вижу, что поторопился с тобой, женщина. Но кто же знал, что девчонка ТАК сильна, что она мгновенно почувствует разницу? Ведь даже друзья ваши ничего не поняли, когда «ты» звонила вчера по телефону. Правда, в конце «ты» понесла какую-то ерунду, но, возможно, это было влияние твоей дочери. Кстати, на помощь приятелей не надейся, твой муж поехал сейчас в отель за вещами и повез письмо, написанное «тобой», в котором все объясняется. Теперь мы одни, никто сюда не сунется.

Уроду наконец надоело держать в руках драчливое веретено, и он вручил сей почетный приз многострадальной толстухе. Драться с ней Ника не стала, тетя все-таки, да и ничего плохого она девочке не сделала. Но вопить малышка начала громче прежнего:

– Отдай маму! Верни маму! Так нельзя!

– «Маму, маму», – передразнил ее Дюбуа, забирая бутылку и велев моему телу идти следом, – чувствую, придется вернуть тебя, женщина, иначе с девчонкой невозможно будет работать. Вот только я никогда такого не делал, бокор не должен соединять душу с телом. Ладно, попробую. Не получится – тебя, женщина, мне не жалко. Твоя материнская любовь мне, если честно, очень мешает. Умрешь, и ладно. Девочка убедится, что ты мертва, поплачет и успокоится. Слушай, – он поднял бутылку на уровень глаз, – а может, тебя и на самом деле убить сразу?