– К кому ближе, урод?! – я готов был разорвать эту высокомерную сволочь, но… Но передо мной было тело Катерины…

– Ну-ну, не сдерживай себя, – улыбка Катерины стала еще шире, грудь призывно подалась вперед. – Прежде чем проявиться, я долгое время наблюдал… кх-м, наблюдала за самостоятельной жизнью оболочек, и теперь мне просто не терпится испытать все физические ощущения.

– Что стало с Катериной?! – я стоял перед этим существом, сходя с ума от бессилия.

– Забудь о ней. Зачем тебе эта смертная сущность? – Катерина… вернее, ее тело, движимое чужим разумом, вновь вольготно откинулось на спинку дивана. – Теперь я – Катерина. И поверь, с моей помощью это тело получит гораздо больше, чем даже твое. Разумеется, если собрат не захочет стать полноправным хозяином облюбованной им оболочки.

– Что стало с Катериной? – настойчиво повторяю свой вопрос, продолжая стоять напротив существа.

– Ее просто не стало, если тебе это так интересно. Ее разум, как вы именуете смертное подобие сущности, был лишь временным хранителем оболочки, как, собственно, и разум любой другой оболочки, в том числе и твой. Я забрал предназначенную мне оболочку, в итоге несовершенное подобие сущности погибло, ибо не способно существовать без физического тела, несмотря на уверения всех ваших религиозных течений.

Тело Катерины поднялось и встало передо мной. В его движениях не было ничего знакомого, и если бы не полное внешнее сходство…

– Ты, смертный, получил уникальную возможность остаться живым, совместив свою оболочку с одним из семерых. И я хочу разобраться, в чем причина подобного нестандартного действия моего собрата. Поглотив и познав одну из предшествующих сущностей, я узнал, что собрат не идет на контакт, запершись в твоем теле. Однако тело не вечно, и однажды ему придется его покинуть. Жаль, что в физическом состоянии течение времени воспринимается столь медленно. Но я дождусь, ибо мне некуда спешить. Я Новый, впереди у меня вечность. А пока я с удовольствием отдамся наслаждению физическими ощущениями.

Ну почему эта тварь не вселилась в другое тело?! С каким бы удовольствием я сейчас позволил ему испытать всю гамму физических ощущений! Если бы не тело Катерины…

– Я прошу тебя, – пересилив себя, делаю отчаянную попытку, – переселись в кого-нибудь другого. Верни мне Катерину!

– О-хо-хо, смертный, – лицо Катерины исказилось в саркастической ухмылке. – Еще изучая этот мир, я поражался способностью оболочек непонятным образом привязываться друг к другу. И это при вашем-то изобилии себе подобных! Поистине, первые семеро создали непредсказуемый и загадочный мир. Если ты не способен просто понять, то смирись. Катерина теперь я.

– Ты не Катерина, – говорю тихо, еле сдерживаю рвущуюся наружу ненависть. – И никогда ею не станешь. И я сделаю все возможное, чтобы достать тебя из ее тела и уничтожить. Ты пожалеешь, что явился в этот мир!

Тело Катерины содрогнулось в приступе смеха.

– Ты все больше веселишь меня, смертный. Теперь я понимаю решение наделить оболочки подобием разума. Если бы вы были тупыми и бессловесными – этот мир был бы скучен, и его существование не имело бы смысла. Ха-ха, ты грозишься уничтожить одного из семи. А знаешь ли ты, смертный, что я пришел в этот мир с миссией, последствия которой сравнимы с последствиями уничтожения седьмого? Да-да, мир семизначен, и любое отклонение от этого числа разрушит его, вызвав то, что у вас принято именовать Апокалипсисом или Судным Днем. Ты желаешь взять на себя роль Судьи? – глаза Катерины вопросительно уставились на меня.

Я отошел и обессилено опустился в кресло.

– Что ж, – продолжает говорить ее голос. – Возможно, в этом и есть решение проблемы судейства. Восьмой не может судить, ибо не познал физический мир. Став же одним из семи, он уже не способен внести восьмой элемент. А что если решение проблемы не во внесении восьмого элемента, а в сокращении до шести? Но тут возникает другой вопрос, может ли один из семи поглотить другого без проявления Восьмого?

Я не мог больше слушать этот бред. Поднявшись из кресла, выбежал из квартиры и, игнорируя лифт, бегом спустился с десятого этажа. Ночная прохлада слегка охладила мое разгоряченное лицо, и я, подставив его легкому ветерку, двинулся в ночь. Я шел, машинально выбирая направление. Шел, кляня этот мир, кляня эти якобы создавшие его сущности. Шел, пытаясь достучаться до того, кто якобы находился внутри меня самого. Но он как обычно не отзывался, ставя под сомнение само свое существование.

***

Не помню, каким образом оказался в мастерских и спустился в подземелье. Но вот я стою перед висящей на цепях каменной плитой. Зачем я сюда пришел? В надежде получить хоть какие-то ответы?

Оглядываюсь вокруг. Проем, ведущий в губернаторский особняк, открыт. Направляюсь в него и, пройдя путь, останавливаюсь перед гранитным тупиком. Плита, закрывающая проем, остается неподвижна. Возвращаюсь назад и зачем-то вжимаю в стену выдвинутый камень. Проем с легким скрежетом перекрывают металлические штыри, и он мгновенно заполняется непроницаемым мраком. Я так и не выяснил, из чего состоит эта тьма. Но губернатора уже нет, а общаться с сущностью, поглотившей его, я не могу, и вряд ли когда смогу.

Однако подземелье действует на меня умиротворяюще, и я выхожу из него уже не разрываемый злобой и яростью. Покинув мастерские, бесцельно продолжаю куда-то идти. Через пару часов выхожу за пределы городской черты и по какой-то грунтовой дороге, петляющей вдоль берега небольшой речушки, попадаю к озеру. Некоторое время смотрю на неподвижно зеркальную гладь спящего водоема. Это зрелище еще более умиротворяет, и я опускаюсь на прибрежную траву.

В моем воображении возникает образ Катерины, ее зеленые глаза, ее рыжие локоны, чувственные губы. Словно наяву слышу ее задорный смех. Вспоминаю столь милое выражение ее спящего личика, когда заявился среди ночи в свою квартиру, в которой тогда только начался ремонт. Вспоминаю тот вечер

, который мы провели с ней в ресторане у Гарика. Вспоминаю…

Горизонт за противоположным берегом начинает алеть утренней зарей…

– Але. Олежек, здравствуй!

Лорин звонок отвлекает меня от созерцания заката. Люблю стоя на балконе наблюдать, как солнечный диск опускается за крыши домов, протягивая в редкие промежутки между зданиями последние лучики.

– Привет, – отвечаю на приветствие и, вспомнив, что Лора уезжала во Францию и, вероятно, только недавно вернулась, спрашиваю: – Как путешествие? Как Париж? Эйфелева башня на месте?

– Франция чудесна, Эйфелева башня на том же месте. Подробно расскажу при завтрашней встрече.

– А мы завтра встретимся?

– Обязательно, Олежек. Отгадай, по какому поводу?

С детства не нравилось, когда меня называли Олежек, однако из Лориных уст этот вариант моего имени воспринимается мною вполне нормально.